70 
— Никого не слушай. Входи. Меня много раз называли презренным, но я никогда не чувствовал себя униженным, поскольку знал, что эти люди поступают несправедливо. Не так, как угодно богам.
— Просто им неведома истина, — сказал хетт. — А еще у них никогда не возникало стремления превзойти самих себя.
Тамита поразили слова незнакомца. Хетт говорил хорошо, лучше, чем большинство невольников-чужеземцев. В нем ощущалась внутренняя сила; похоже, он привык действовать так, как задумал, а возможно, даже повелевать другими людьми.
— Ложись на мою циновку, места хватит, — предложил Тамит.
Остальные рабы не осмелились возразить, лишь перетащили свои подстилки в глубину помещения.
— Как тебя зовут? — спросил юноша, забыв, что может не дождаться ответа на столь сокровенный вопрос.
— Кармел.
— Где ты научился так хорошо говорить по-нашему?
— В плену, — ответил хетт и, прочитав в глазах юноши безмолвный вопрос, продолжил: — Я бы не сдался, но меня тяжело ранили стрелой, и я очнулся среди врагов. У меня не было оружия, и я не мог себя убить.
— Ты был на войне? — удивился Тамит. Молодой человек выглядел немногим старше его самого.
— Не один раз. Наш народ давно воюет с египтянами.
— Я не знаю, что такое быть воином, — задумчиво произнес Тамит.
— Это судьба.
— Ты видел нашего фараона?
— Да. Он хороший воин, но он — не бог.
— Почему ты так думаешь? — с любопытством спросил Тамит.
— Потому что боги невидимы и бессмертны, — ответил Кармел и, подумав, добавил: — У нас разные обычаи и разные боги. Думаю, они разберутся между собой. Мы тоже можем встретиться в честном бою или... договориться.
— Я бы предпочел второе, — заметил Тамит, и хетт ответил:
— Я тоже. — И тут же осведомился: — Ты не пробовал бежать?
Юноша вздохнул.
— Нас хорошо охраняют. Кругом пустыня.
Кармел внимательно смотрел на него прозрачными серыми глазами.
— Пустыня не бесконечна, как и все на свете.
— Да, но ее невозможно пересечь.
— Так говорят. Но ты никогда не пробовал.
В его словах звучала непоколебимая уверенность, и в душу Тамита, будто яркое солнце в темную расщелину гор, проникла вера в чудо. Внезапно юноше захотелось позабыть обо всем, что мешало поверить в себя, в свои скрытые силы.
Он растянулся на циновке и стал смотреть в темный потолок. Потом медленно произнес:
— Почему ты не хочешь сдаваться?
— Потому что я не привык проигрывать. Нужно быть уверенным в том, что ты сильнее своих врагов.
— Тебя научили этому в твоей стране?
— Да, — сказал Кармел и после небольшой паузы промолвил: — Ты тоже научишься. Потому что на самом деле ты не такой, каким себя представляешь.
Тамит вздохнул.
— Если б я знал, кто я!
— Я скажу тебе это, если нам удастся отсюда выбраться, — загадочно произнес хетт.
Перед тем как заснуть, юноша осмелился задать последний вопрос:
— Правда, что вы приносите человеческие жертвы?
Кармел усмехнулся.
— Человеческие жертвы приносят все народы, все люди. И для этого совершенно не обязательно держать в руках нож!
Весь следующий день они работали рядом. Тамит уговорил Кармела хотя бы на время притвориться покорным. Хетт твердил, что им надо убежать и попытаться пересечь пустыню. Тамит не представлял, как это можно сделать без надежных проводников, без воды, но Кармела трудно было остановить.
Тамит ничего не знал о его стране, и хетт рассказал о широких долинах и множестве рек, о палящем летнем солнце и злых зимних ветрах. У юноши сложилось впечатление, что Кармел живет в краю, где случаются настоящие чудеса. Хетт не сумел объяснить египтянину, что такое снег и почему царя величают титулом «мое солнце», если он не бог. Кармел избегал говорить о себе, и Тамит не решился поинтересоваться, где он воспитывался и кто его родители.
Они переговаривались очень тихо, не глядя друг на друга. Хетт расспросил египтянина, как устроена гробница. В этом не было ничего сложного. Погребальная комната с жертвенником, комната для статуй умерших, лабиринт с ложными ходами для защиты от грабителей. В самом низу — могила с саркофагом.
— Это священное место?
— Да.
— Надо спрятаться в саркофаге в конце дня, а ночью выйти и убежать, — сказал Кармел и посмотрел на него в упор.
Тамиг едва не выронил инструмент. Лечь в саркофаг! Осквернить могилу, предназначенную для других людей! Юношу охватило странное чувство — смесь жалости и отвращения к самому себе.
70 
