Особенно,... 
94 
«Лоис совершила предательство, – вещает Сейдж с экрана. – Я чувствую себя обманутой, не только как коллега по актерскому цеху, но и как женщина и как человек. Если у нее неприятности, я ей целиком и полностью сочувствую, но она должна разбираться со своими проблемами, а не вымещать стресс на других. Мы ведь с ней когда-то дружили. Но теперь она мне не друг. Она позорит профессию!»
– Как-то жестковато, – говорю я неуверенно.
– Она украла мою сумку, – без тени сожаления отвечает Сейдж. – Она псих.
– Она не крала. Вышла путаница.
– Суровое обвинение от Сейдж Сеймур, – подытоживает ведущий на экране. – Сегодня мы обсуждаем недавний скандал, и у нас в студии голливудский обозреватель Росс Халкомб, кинокритик Джоан Селдана и…
– Сейдж, – начинаю я снова, – ты ведь знаешь, что она не нарочно?
– Тс-с-с! – нетерпеливо отмахивается Сейдж.
Мы молча слушаем дискуссию в студии (ждет ли Сейдж резкий взлет), а как только она завершается, Сейдж мгновенно находит другую передачу на ту же тему. Мне все неуютнее, но поговорить так и не удается, Сейдж обрывает на полуслове. Весь телеэфир забит ее персоной – на какой канал ни переключись. И поэтому возникающее вдруг на экране лицо Лоис кажется полной неожиданностью.
Сейдж резко подается вперед.
Камера отъезжает, становится видно, что Лоис снимают на пороге дома – огромного особняка в испанском стиле. Босая, в белой ночной сорочке, которую треплет ветер, она, кажется, на кого-то кричит, но звука нет.
– Что она делает? – всматривается в экран Сейдж.
– Зачем она вышла? – ежусь я. – У нее больной вид.
Лоис выглядит ужасно. Правда, ужасно. Бледная, глаза запали, пальцы нервно теребят прядь свисающих сосульками волос.
Может, к ней наведывались из полиции? Еще неизвестно, будут ли подавать иск, никто пока не в курсе. Я и сама жду повестки, но меня никуда не вызывают. Аран на мой вопрос ответил: «Бекки, не волнуйся. Ты и так у всех на слуху, даже без судебного процесса».
Но я ведь не из-за этого спрашивала. Я переживаю за Лоис.
– Оставьте меня в покое! – прорывается внезапно звук в записи. – Пожалуйста!
Теперь слышны выкрики фотографов и репортеров, толпящихся за воротами.
– Лоис, вы действительно воруете?
– Вы украли у Сейдж сумочку?
– Вам предъявили обвинения?
– Вы хотите что-то сказать американским зрителям?
Глаза Лоис темны от отчаяния, она закусывает губу с такой силой, что выступают капельки крови. Она на грани – как в тот раз, когда я догнала ее на улице. Хлопнув дверью, Лоис исчезает в доме, и картинка переключается на студию, где женщина в красном пиджаке напряженно смотрит на экран.
– Итак, перед нами первое появление Лоис Келлертон после скандала, – говорит она. – Доктор Нора Витале, вы специализируетесь на психических заболеваниях. На ваш взгляд, можно ли сказать, что Лоис переживает нервный срыв?
– Видите ли, – серьезным тоном начинает доктор Нора Витале, худая женщина в неожиданно фривольном розовом платье, – термин «нервный срыв» несколько устарел…
– Бо-оже. – Сейдж выключает телевизор. – Через двадцать секунд весь Голливуд будет в курсе. Знаешь, какие слухи ходят?
– Какие?
– Будто с ней такое не впервые. Лоис ворует с самого детства.
– Что? – вздрагиваю я в ужасе. – Нет! Я уверена, что это был единичный случай. Не выдержала груза проблем, оступилась, с кем не бывает. Каждый может ошибиться!
– Может, – беззаботно пожимает плечами Сейдж. – Но свидетельств против нее все больше. От тех, кто с ней работал: гримеров, ассистентов. Она, оказывается, и у них воровала. Сейчас ее завалят исками.
– Боже мой!
Совесть грызет меня со страшной силой. Меня бросает то в жар, то в холод от стыда. Это я во всем виновата!
– Ну что, когда увидимся? – Сейдж ни с того ни с сего заключает меня в объятия, когда машина притормаживает у моего дома. – Хочу поручить тебе свой образ для следующего выхода на публику. Весь целиком, с ног до головы.
– Ого! – выдыхаю я, обомлев. – Я с радостью!
– И обязательно пообедаем вместе. Может, в «Спаго». Идет?
– Да! Супер!
– Мы теперь в одной обойме, Бекки.
Она снова крепко прижимает меня к себе, и в этот же миг, словно по волшебству, начинают разъезжаться задние двери внедорожника.
Толпа фотографов у ворот кажется почти привычной. Взглянув на себя в карманное зеркальце, я осторожно выскальзываю из автомобиля, потом открываю ворота пультом и машу на прощание Сейдж. По дорожке ко мне бежит Минни в цыплячье-желтом платьице, прижимая к себе, видимо, только что нарисованную картинку. Сегодня я ее оставила дома, она с утра жаловалась на боль в ухе. (Может, ободок туговато сидел.)
94 
