— Лучший лот, — прошептала Сиринга и открыла дверь конюшни. — Пойдем прогуляемся, Меркурий!
Она вывела коня на улицу.
Трава была мокрой от росы, и, приподняв юбки, чтобы не намочить подол, Сиринга прошла через участок поля туда, где находилась крошечная рощица, в которой она в детстве любила прятаться. Неожиданно ей в голову пришла безумная мысль: а не спрятаться ли ей там вместе с Меркурием, чтобы не возвращаться в дом? Тогда торги начнутся без них. Сначала никто не обратит внимания на ее отсутствие, и когда дело дойдет до последнего лота аукциона…
Сиринга встряхнула головой. Нет, она никогда так не поступит! С ее стороны это было бы проявлением недостойного малодушия и предательством по отношению не только к отцу, но и к покойной матери. Ведь мать наверняка пожелала бы, чтобы дочь продолжала заботиться об отце, которого она сама безумно любила и который значил для нее абсолютно все.
— Я пыталась… мама… я пыталась! — прошептала Сиринга и затаила дыхание, как будто ожидала, что ответит ей мать. Ей казалось, что она непременно должна почувствовать присутствие матери, что та понимает ее, помогает ей, направляет по жизни.
Впрочем, вскоре Сиринга с усталым безразличием подумала о том, что не чувствует ничего, кроме дуновения весеннего ветерка и тихого сопения Меркурия, шагавшего за ней следом.
После смерти матери она нередко ловила себя на том, что обращается к ней вслух, даже тогда, когда отец, напившись в очередной раз, звал жену, полагая, что она прячется где-то в доме. Ответом им была тишина.
Сиринга дошла до выгула, остановилась, прижалась спиной к дереву и посмотрела на дом. Он показался ей маленьким, серым и довольно невзрачным, и все же он был единственным в ее жизни. В его стенах она родилась и выросла. Ее родной дом. Через час он станет для нее чужим.
Меркурий ждал ее. Конь как будто недоумевал, почему хозяйка идет пешком, а не едет верхом. Похоже, животное инстинктивно понимало, что что-то не так.
Сиринга поцеловала его в нос.
— Прости, я люблю тебя, — сказала она, — но ничего не могу для тебя сделать, только молиться до конца дней моих.
Вскоре они вернулись в конюшню, и Сиринга как следует вычистила коня скребком.
В этом не было особой необходимости, потому как она чистила его накануне и даже расчесала ему гриву. Оглядев своего любимца придирчивым взглядом с головы до ног, девушка пришла к выводу, что никогда еще Меркурий не выглядел таким красивым, как сегодня.
Потом она принесла ему воды и сена. Неожиданно до ее слуха донеслись голоса. Выглянув в дверь, она увидела, что к конюшне направляются какие-то люди.
У нее кольнуло сердце, как будто ее ударили в грудь кинжалом. Эти люди, пришедшие купить по дешевке их вещи, хотят посмотреть на Меркурия и прицениться к нему. Чувствуя, что не в силах разговаривать с ними и отвечать на их вопросы, Сиринга выбежала из конюшни и быстрым шагом направилась к дому.
Войдя в дом через боковую дверь, она по лестнице взлетела в свою комнату, чтобы переодеться. Подол платья был мокрым от росы, кроме того, она изрядно промочила ноги.
Она едва успела надеть чистое платье из белого муслина, когда в спальню вошла Нана.
— Ваш отец ищет вас, мисс Сиринга.
— Как он?
Старой кормилице не нужно было переспрашивать, что имеет в виду девушка.
— Ваш батюшка попытался занять денег у меня, но я честно призналась ему, что у меня нет ни пенса, — ответила Нана. — После этого он взял в долг у первого человека, пришедшего на торги. Им оказался старый фермер Прогер.
— Значит… он где-нибудь найдет себе бренди, — в отчаянии проговорила Сиринга.
— Сейчас он у себя в кабинете, — сообщила Нана и вышла из комнаты.
Сиринга даже не посмотрелась в зеркало и поспешила по лестнице вниз. Оказавшись на первом этаже, она увидела, что столовая уже полна людей. Пришедшие на торги сидели на стульях, расставленных рядами. Сиринге они почему-то напомнили ожидающих добычи стервятников. Она заметила среди них несколько знакомых лиц, однако в основном это были чужие люди — немолодые и хорошо одетые.
Приглядевшись к ним, она узнала одного человека, которого видела раньше. Он приезжал из Лондона и требовал от отца, чтобы тот оплатил счета за спиртное, причем на довольно внушительную сумму. Отца тогда не было дома, и Сиринге ничего не оставалось, как отправить кредитора домой.
Теперь он сидел в третьем ряду.