Особенно,... 
32 
— Немецким женщинам, ни богатым, ни бедным, — изрекла она, — не пристало носить одежду, касавшуюся моего тела. Нет, просто сожгите все в печке на заднем дворе вместе с прочим мусором. Мне эти вещи больше не нужны. Сожгите их, Беатрис.
Ева почти не замечала Пьеро — уж точно куда меньше, чем Фюрер, — но иногда, проходя мимо по коридору, ерошила ему волосы или щекотала под подбородком, как спаниеля, и говорила что-нибудь вроде «лапочка Петер» или «ну разве не ангелочек?». Пьеро это очень смущало. Он не любил, чтобы с ним разговаривали свысока, и понимал, что Ева в точности не знает, кто он такой — бедный родственник, бесполезный нахлебник или попросту домашняя зверушка.
А подарок от Фюрера Пьеро получил так. Он находился в саду около дома и играл с Блонди, немецкой овчаркой Гитлера, заставляя ее снова и снова приносить палку.
— Петер! — крикнула Беатрис, выйдя на крыльцо и помахав племяннику. — Петер, подойди, пожалуйста!
— Я играю! — крикнул в ответ Пьеро, забирая у Блонди палку и снова забрасывая ее подальше.
— Петер! Сию минуту! — потребовала Беатрис, и мальчик, застонав, направился к ней. — Ох уж вы с этой собакой! Когда я тебя ищу, мне только и нужно, что пойти на лай.
— Блонди здесь нравится, — улыбаясь, сказал Пьеро. — Как думаете, можно попросить Фюрера не забирать ее в Берлин, а оставить с нами?
— Я бы на твоем месте воздержалась, — ответила Беатрис. — Ты же знаешь, как он привязан к своей собаке.
— Но Блонди любит бывать на горе. И мне говорили, что в штаб-квартире партии она вечно сидит в залах заседаний и никогда не выходит поиграть. Вы же видели, как она радуется, когда ее привозят и она выскакивает из машины.
— Нет, пожалуйста, ни о чем его не проси, — твердо произнесла Беатрис. — Нам нельзя ничего просить у Фюрера.
— Но это же не для меня! — настаивал Пьеро. — Это для Блонди. Фюрер не будет возражать. Думаю, если я ему объясню…
— Вы что, подружились? — В голосе Беатрис звучало беспокойство.
— Мы с Блонди?
— Вы с герром Гитлером.
— А вам разве не надо называть его Фюрером? — спросил Пьеро.
— Да, конечно. Я так и хотела сказать. Но это правда? Когда он здесь, ты проводишь с ним много времени.
Пьеро задумался и широко распахнул глаза, вдруг осознав, отчего это происходит.
— Фюрер напоминает мне папу. То, как папа говорил о Германии. О ее предназначении, о ее прошлом. И еще то, как Фюрер гордится своими людьми. Точно так же, как папа.
— Но он не твой папа, — заметила Беатрис.
— Нет, — согласился Пьеро. — В конце концов, он ведь не пьет по ночам. Он работает. На благо других. Ради будущего нашей Родины.
Беатрис, уставясь на него, мотала головой, а затем отвела глаза, скользнула взглядом по горным вершинам и, видно, внезапно замерзла, потому что содрогнулась и обхватила себя руками.
— Ладно, неважно. — Пьеро очень надеялся, что теперь ему можно опять идти играть с Блонди. — Я вам зачем-то был нужен?
— Нет, — ответила Беатрис. — Не мне. Ему.
— Фюреру?
— Да.
— Но что же вы сразу не сказали! — Пьеро, проскочив мимо тети, бросился к дому, переживая, что нарвется на неприятности. — Вы же знаете, его нельзя заставлять ждать!
Он почти бежал по коридору к кабинету хозяина и едва не столкнулся с Евой, которая выплыла из боковой комнаты. Она испуганно вскинула руки, а потом схватила мальчика за плечи, причем так впилась, что его передернуло.
— Петер! — гневно воскликнула Ева. — Разве я не просила тебя не бегать в доме?
— Меня Фюрер ждет, — выпалил Пьеро, пытаясь освободиться.
— Он тебя звал?
— Да.
— Ну хорошо. — И она взглянула на часы на стене. — Только не задерживай его долго, ладно? Скоро подадут ужин, а я хочу, чтобы он сначала послушал новые пластинки. Музыка всегда способствует его пищеварению.
Пьеро, быстро обогнув ее, постучал в большую дубовую дверь и подождал, пока голос изнутри не разрешит войти. Он притворил за собой дверь, твердым шагом приблизился к столу, прищелкнул каблуками, как делал уже тысячу раз за последний год, и отсалютовал — от этого он сам себе всегда казался очень важным человеком.
— Хайль Гитлер! — крикнул он во весь голос.
— А, вот и ты, Петер. — Фюрер закрыл авторучку колпачком и обошел стол, чтобы взглянуть на Пьеро. — Наконец-то.
— Прошу прощения, мой Фюрер. Меня задержали.
32 
