Особенно,... 
42 
Поль умел ладить с детьми, он и сам был большим ребенком. С детьми он выказывал поистине безграничное терпение. В выходные он повез их на прогулку и без устали играл с ними, а также водил их в кино и играл с Сэмом в кегли. С Шарлоттой Поль с удовольствием ходил по магазинам, что, конечно же, было сопряжено с определенным риском. Результатом их совместного похода было приобретение кожаной мини-юбки, которую я мысленно поклялась предать огню, как только Поль от нас уедет. Словом, дети в нем души не чаяли.
Но к концу второй недели на него накатила депрессия: он понимал, что скоро придет час разлуки, притих и погрустнел. Я знала: Полю не хочется уезжать. Он методично опустошал ящики с шампанским, вином и виски. Но эти возлияния никак не сказались на его внутренних системах: благодаря тонко отлаженным механизмам он не страдал ни похмельным синдромом, ни головными болями. Показателем передозировки алкоголя послужил всего один случай: Поль попал в аварию на Третьей авеню, когда носился по городу в «Ягуаре» Питера. Он умудрился столкнуться с такси и резко уклониться в сторону, едва разминувшись с грузовым фургоном, припаркованным у «Блумингдейла»[9], и помяв шесть автомобилей на стоянке и светофор. Никто не пострадал, но Поль в лепешку расплющил перед машины, сохранив багажный отсек, в котором вез три ящика «Шато д’Икем». Поль ужасно расстроился и умолял меня не говорить Питеру об этом происшествии, когда тот позвонит домой, и я поддалась на его уговоры и ничего не сказала из чувства солидарности. Поль тут же нашел себе оправдание: мол, машина и так нуждается в ремонте – ее необходимо перекрасить. Серебристый цвет такой скучный. Несмотря на свое пристрастие к серебристым парчовым рубашкам и плавкам, он считал серебряный цвет не подходящим для спортивного автомобиля и, недолго думая, перекрасил его в канареечно-желтый, уверяя меня при этом, что Питер будет в восторге, когда увидит свой «Ягуар» обновленным. Колеса Поль по собственному почину перекрасил в красный цвет.
Этот период моей жизни был наполнен радостными минутами истинного счастья, о котором я раньше и не мечтала. В ночь перед разлукой Поль был так убит горем, что даже не смог проделать со мной двойной кульбит, сославшись на то, что у него ужасно ноет затылок. Ему хотелось просто лежать рядом, ласково сжимая меня в объятиях. Он жаловался на то, как ему будет теперь одиноко без меня, когда он снова очутится в мастерской. Отныне для него все будет по-другому, и я не могла с ним не согласиться. Как бы ни тосковала по Питеру, я не мыслила себе жизни без Поля. От общения с ним у меня захватывало дух, как на американских горках. Мы оба были смущены и потрясены силой наших чувств. Вряд ли Питер будет значить для меня то же, что и до знакомства с Полем. За две недели Поль сделал все возможное, чтобы расширить горизонты моих познаний. Он купил мне золотистое парчовое мини-платьице, выгодно подчеркивающее грудь. Ему хотелось, чтобы я надела его на обед в «Кот Баск», но мне так и не пришлось в нем покрасоваться. Втайне от Поля я решила надеть его для Питера. Это было единственное, что я сохранила для него. Все остальное я поделила между ним и Полем.
Наступило утро расставания. Поль был так удручен разлукой, что не смог попрощаться с детьми. Мы оба понимали: им не следует знать о том, что я живу с двумя мужчинами, вернее, с мужчиной и синтетическим клоном. Пусть думают, что это один и тот же человек, который вернется домой в день приезда Питера. Я в последний раз приготовила вафли для Поля, и он вместо сиропа обмакнул их в виски. Он обожал мои вафли.
И вот подошло время прощаться. Я помогла ему уложить вещи – серебристые и золотистые парчовые рубашки, бархатные джинсы, комбинезоны с раскраской под зебру и леопарда. Складывая все эти вещи, я оживляла в своей памяти воспоминания. Стоило мне взглянуть ему в лицо, как сердце мое сжималось от тоски.
– Покинуть тебя выше моих сил, – произнес он. По щекам его катились слезы.
Я обняла его и крепко прижала к своему сердцу, так что его кулон отпечатался на моей груди, оставив там вмятинку.
– Ты скоро вернешься, – прошептала я, едва сдерживая слезы. – Он снова уедет.
– Надеюсь, – горестно промолвил он. – Мне будет так одиноко без тебя в мастерской.
Поль собирался в лабораторию в Нью-Йорке, но, когда я спросила, можно ли мне будет навестить его там, он грустно покачал головой.
– Они разберут меня на части, чтобы проверить все системы, – сказал он. – Я не хочу, чтобы ты видела меня таким. Они отвинтят мою голову и вскроют тело.
42 
