Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
63 
– Лучше выходи по-хорошему.
Он поднял револьвер и двинулся вперед, держа палец на курке. Но неподвижность фигуры в черном пугала его. Человек стоял в тени, наполовину скрытый желтым шевелящимся туманом. Это он, Сондерс, был весь на виду, на фоне светлеющего на востоке неба. Он словно шел на казнь – он ведь не мог выстрелить первым. Впрочем, зная, что чувствует Матер, зная, что невеста Матера как-то замешана в этом деле, Сондерс мог и не искать оправданий: если он выстрелит, Матер будет на его стороне. Одно движение, и парень свое получит. Он сказал резко, нисколько не заикаясь:
– Руки вверх!
Темная фигура не пошевелилась. Сондерс повторил про себя, испытывая жгучую ненависть к тому, кто причинил боль Матеру: всажу в него пулю, если не подчинится; все будут за меня; ну, дам ему еще один шанс…
– Руки вверх!
Человек в пальто не шелохнулся, стоял, как прежде, держа руки в карманах; казалось, поза таит в себе едва различимую угрозу. Сондерс нажал курок.
И в этот самый момент раздался долгий, призывный свист; он звучал прерывисто, словно задыхаясь, и закончился слабым шипеньем, словно из резиновой игрушки выходил воздух. Свист прозвучал со стороны забора, от дороги. Не было никакого сомнения в том, что это означало. И неожиданно Сондерс очень ясно понял, что произошло: он стрелял в невесту Матера; она отвлекла, увела их от Ворона. Он крикнул полицейским, шедшим вслед: «Все к воротам!» – и бросился к девушке: он видел, как она пошатнулась, когда прозвучал выстрел.
– Вы ранены? – спросил он и сбил у нее с головы шляпу, чтобы лучше видеть ее лицо.
– Вы – третий человек, пытавшийся меня убить, – слабым голосом произнесла Энн, устало привалясь спиной к платформе. – Приезжайте отдыхать в солнечный Ноттвич. Ну что ж, значит, у меня еще шесть жизней в запасе1.
Заикание вернулось к Сондерсу с прежней силой.
– К-к-к?..
– Да вот сюда вы попали, – ответила Энн, – если вы об этом. Промах, да еще какой. Даже коробку конфет на соревнованиях не получили бы. – И показала ему длинную желтую щепку, торчавшую у верхнего края платформы.
Сондерс сказал:
– В-в-вам придется пойти со мной.
– С огромным удовольствием. Только можно, я сниму это пальто? Чувствую себя в нем как-то по-дурацки.
У ворот четверо полицейских окружили что-то большое, лежавшее на земле. Один из них сказал:
– Мы вызвали «скорую».
– Он умер?
– Нет еще. Ранен в живот. Должно быть, и тогда не перестал свистеть…
На какой-то момент Сондерса охватила злая ярость:
– Ну-ка, ребята, отойдите в сторону, пусть мадам посмотрит.
Они расступились смущенно и неохотно, словно закрывали собой неприличный рисунок на стене, и стало видно белое, словно мел, осунувшееся лицо: казалось, оно никогда и не было живым, никогда не ощущало биения крови под кожей. Выражение этого лица нельзя было назвать «покойным», выражения просто не было. Кровь пропитала брюки (пояс и застежку полицейские расстегнули), кровь запеклась на усыпанной углем дорожке. Сондерс сказал:
– Двое отвезут эту даму в Управление. Я остаюсь. Подожду, пока «скорая» приедет.
2
Матер сказал:
– Если хотите сделать заявление, я должен вас предупредить: все, что вы здесь скажете, может быть использовано как свидетельство против вас.
– Мне не о чем заявлять, – ответила Энн. – Я хочу поговорить с тобой, Джимми.
Матер сказал:
– Если бы старший инспектор был здесь, я попросил бы его забрать у меня это дело. Я хочу, чтобы вы поняли: я не позволю личным мотивам… Что если я не предъявляю вам обвинение, это еще не значит…
– Мог бы предложить девушке чашечку кофе, – сказала Энн. – Как раз время завтракать. Почти.
Матер яростно ударил ладонью по столу.
– Куда он намеревался пойти?
– Дай мне время, – сказала Энн. – Мне есть что рассказать. И много. Только ты все равно не поверишь.
– Вы видели человека, в которого Ворон стрелял, – сказал Матер. – У него жена и двое детей. Из больницы звонили – внутреннее кровотечение.
– Который час? – спросила Энн.
– Восемь. Ваше молчание ничего не изменит. Теперь ему от нас не уйти. Через час прозвучат сигналы воздушной тревоги. На улицах не будет ни души, только люди в противогазах. Его немедленно обнаружат. Как он одет?
– Если бы ты дал мне поесть… Я ничего не ела целые сутки. Тогда я была бы способна соображать.
Матер сказал:
– У вас только одна возможность избежать обвинения в соучастии: если вы сделаете формальное заявление.
63 
