Особенно,... 
60 
– Приемная мать, – поправила тетушка.
– Так где же мой отец?
– Как недостаточно верующая католичка, я не могу ответить на твой вопрос с определенностью, но его тело или, во всяком случае, то, что от него осталось, покоится в Булони.
– Так близко? Почему же его не перевезли в Англию?
– Моя сестра была человек несентиментальный и прагматичный. Твой отец уехал в Булонь на один день без ее ведома. Там после обеда он почувствовал себя плохо и почти сразу же умер. Пищевое отравление. Антибиотиков тогда еще не было. Пришлось произвести вскрытие, и моя сестра не пожелала везти домой распотрошенный труп. Поэтому она решила похоронить его на местном кладбище.
– Вы присутствовали на похоронах?
– Я в это время гастролировала по Италии. И услыхала об этом много позже. Мы с сестрой не переписывались.
– Значит, вы тоже не видели могилу?
– Один раз я предложила мистеру Висконти съездить туда, но у него есть любимая цитата из Библии: «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов».
– Может быть, мы с вами как-нибудь съездим туда вместе?
– Я полностью разделяю взгляды мистера Висконти, но прокатиться никогда не откажусь, – весело отвечала тетушка без капли сентиментальности.
– На этот раз едем за мой счет.
– Годовщина смерти, – сказала тетушка, – приходится на второе октября. Я запомнила дату потому, что она совпадает с днем его ангела. Ангел-хранитель оказался явно не на высоте – если, конечно, не действовал сознательно, желая уберечь твоего отца от какой-то худшей участи. И это вполне вероятно: что, спрашивается, делал твой отец в Булони в такое неподходящее время года?
17
Как ни странно, в Булони я почти сразу почувствовал себя как дома.
Поскольку прямой пароход из Фолкстона уже не ходил, мы сели в «Золотую стрелу» на вокзале Виктория. Я с радостью убедился, что на сей раз при тетушке нет ее красного чемодана. Английскую сторону Канала [так англичане называют Ла-Манш] заливал золотистый свет осеннего солнца. К тому времени, когда мы добрались до Петтсвуда, автобусы все как один позеленели [междугородные автобусы в Англии зеленого цвета], а начиная от Орпингтона, появились хмелесушилки, и их белые шапки колыхались, как перья на средневековом шлеме. Хмель, вьющийся вверх по шестам, выглядел куда наряднее, чем виноградная лоза, я охотно отдал бы весь ландшафт между Миланом и Венецией за эти двадцать миль кентского пейзажа. Безмятежные небеса и скромные речушки; пруды в камышах и умиротворенно дремлющие коровы. Приятные места, их воспел Блейк, и я пожалел, что опять мы едем в чужие края. Почему отец не умер в Дувре или Фолкстоне, куда так просто съездить на один день?
Но когда мы наконец прибыли в Булонь и вышли из вагона – единственного в «Золотой стреле», идущего из Кале до Булони, – я почувствовал себя дома. Небо затянуло тучами, в воздухе похолодало, вдоль набережной порывами хлестал дождь, но в гостинице над конторкой портье висел портрет королевы, а в окнах пивной я прочел: «Здесь вас ждет чашка хорошего чая. Милости просим пассажиров из Восточного Кента». Свинцового цвета чайки, кружившие над рыбачьими лодками в свинцовом вечернем небе, были такие же, как в Англии. Над морским вокзалом вспыхивали алые надписи по-английски – «Паром» и «Британская железная дорога».
Уже было слишком поздно, чтобы разыскивать отцовскую могилу (да и годовщина смерти все равно приходилась на следующий день), поэтому мы с тетушкой поднялись в Верхний город, прошлись вдоль крепостного вала и по извилистым улочкам, напомнившим мне городок Рай. В обширной подземной часовне собора венчался кто-то из английских королей, там лежали ядра, выпущенные из пушек Генриха VIII; а снаружи на небольшой площадке, под стенами церкви, стояла статуя Эдуарда Дженнера [английский врач (1749-1823), изобретатель вакцины против оспы] в коричневом фраке и коричневых сапогах с кисточками. В переулке в маленьком кинотеатре показывали старый фильм «Остров сокровищ» с Робертом Ньютоном, а неподалеку, в клубе под названием «Счастливчик», можно было послушать ансамбль «Кузнецы». Нет, мой отец покоился не в чужой земле. Булонь походила на колониальный город, который только недавно вышел из состава Империи – Британская железная дорога продолжала оставаться в конце набережной, как будто ей разрешили побыть здесь еще немного, пока не закончится эвакуация. Запертые купальные кабинки вблизи казино были как последние следы пребывания оккупационных войск, а конная статуя генерала Сан-Мартина [Сан-Мартин, Хосе (1778-1850) – один из руководителей войны за независимость испанских колоний в Южной Америке, национальный герой Аргентины] на набережной могла быть и статуей Веллингтона.
60 
