Особенно,... 
62 
Остин хотел, чтобы все ему повиновались. И конечно же, он будет ожидать повиновения и от нее.
— Сирена…
Его низкий голос был такой ласковый, что Эванджелина поняла: она выполнит любой его приказ.
— Дорогая, ты спишь?
— Нет.
Остин приблизился к ней, и она натянула одеяло до подбородка и закрыла глаза.
Когда же он прикоснулся к ней, она почувствовала, что его одежда пропиталась холодом и запахом моря.
— Ты можешь вернуться в свою каюту, если хочешь.
Сейчас она не могла его покинуть, и он знал об этом.
В его каюте было тепло и уютно. А ее койка… Ах, ей туда не хотелось!..
— Остин, я хотела бы остаться здесь.
Он наклонился и провел губами по ее виску.
— Но если ты останешься, то я захочу заняться с тобой любовью. Я хочу любить тебя, Эванджелина. Ты позволишь?
Позволить?.. Как будто она могла бы противиться.
Она перекатилась на спину. Его лицо нависло над ней, а растрепавшиеся волосы коснулись ее щеки. Она ощутила запах бренди, кофе, холодного ветра и соли.
Но она не отважилась ответить. Вместо этого она приподняла голову и поцеловала его в губы.
Он глухо застонал, и его темные ресницы опустились, когда губы их слились в поцелуе.
Тело Эванджелины охватил жар, и она спросила себя: «Стоит ли оставаться с ним навеки? Что ж, может, и стоит, если он будет заставлять меня испытывать такие ощущения».
Остин стащил с нее одеяло, оставив его только на ногах. А поцелуй его становился все более страстным, в какой-то момент он показался ей огненным.
Внезапно Остин отстранился, издал хриплый стон. Затем провел ладонью по ее груди и легонько сжал один из сосков большим и указательным пальцами.
Она вскрикнула — и чуть не потеряла сознание от наслаждения. А его теплая рука уже поглаживала ее по животу и по бедру. Глаза же его были полузакрыты — веки отяжелели от страсти.
— Мы поженимся, как только придем в порт, — пробормотал он ей в ухо.
— Поженимся? — пролепетала она.
— Да. Я все устрою.
— Ты… устроишь?
Он поднял на нее взгляд, в глубине его глаз пылал огонь.
— Да, устрою.
Его пальцы двинулись дальше по ее бедру; они оставляли за собой жар, и ей казалось, что огонь струился по ее жилам.
— А где мы поженимся? В церкви?
— В приходской церкви. Недалеко от моего дома. Тебе понравится.
Он коснулся ее колена, и жар тотчас перешел туда.
— Эванджелина, ты католичка?
— Нет, англиканская церковь… — выдохнула она.
— Отлично. Патер Болдуин — бывший англиканский викарий. До тех пор пока мы будем избегать дискуссий о политике, все у нас с ним будет хорошо.
«Холодно рассуждать о викариях, когда он касается моего обнаженного тела…» — промелькнуло у Эванджелины.
— Но почему мы должны избегать разговоров о политике? — Она всхлипнула, когда он провел ногтем большого пальца по складочке у нее под коленом.
— Потому что Болдуин — ужасный зануда в этом вопросе. В Америку он перебрался из-за махинаций в англиканской церкви.
Его пальцы снова двинулись по ее бедру и приблизились к горячему пульсирующему лону, увлажнившемуся от желания.
— Но ведь махинации есть повсюду, — добавил Остин.
— Повсюду?
— Да.
Он провел пальцами по завиткам волос меж ее ног. У Эванджелины перехватило дыхание, и тело ее выгнулось, приподнимаясь ему навстречу.
Его губы раздвинулись в улыбке.
— Нравится?
— О да!.. А тебе?
В темноте каюты раздался его теплый смешок.
— И мне тоже. — Остин снова погладил ее живот. — Я касался самого тонкого из шелков. В Китае я трогал нежнейший шелк. Но ничто не может сравниться… вот с этим. — Он погладил выпуклость ее груди. — Да-да, ничто не сравнится.
— Ммм… Ты, должно быть, преувеличиваешь. Моя кожа не может быть такой же, как тончайший шелк.
— Уверяю тебя, может.
Она протянула руки и раздвинула полы его льняной рубахи. Под ней не было ничего — только он сам. Его улыбка стала еще шире, когда она запустила руку туда, к его теплому телу. Мышцы у него на груди поднимались и опадали под ее прикосновениями, но при этом он оставался неподвижным — словно боялся спугнуть ее.
— А твоя кожа на ощупь как… — Эванджелина помолчала, подыскивая подходящее слово. — Она как атлас. Мне нравится прикасаться к ней.
— Мне тоже нравится, когда ты касаешься меня.
Она провела рукой пониже, по его животу. Когда же рука ее скользнула еще ниже, из горла Остина вырвался стон.
62 
