Последние отзывы

  38  

– Молитвы знают не только священники. – Он начал: – «Pater noster qui es in coelis…» ["Отче наш, иже еси на небесех…" (лат.)] – А москиты гудели, налетая на огонек свечи. Он решил не спать – этот человек что-то задумал; совесть перестала укорять его в недостатке милосердия. Он знал: рядом с ним Иуда.

Он откинул голову к стене и полузакрыл глаза – ему вспомнилось прежнее: Страстная неделя, когда чучело Иуды вешали на колокольне, а мальчишки били в жестянки и трещали в трещотки. Почтенные старые прихожане иногда ворчали: это святотатство, говорили они, делать чучело из предателя Господа нашего; но он молчал, не препятствуя этому обычаю, – хорошо, что первый предатель мира становится посмешищем. Не то слишком легко поднять его до уровня героя, который бросил вызов Богу, сделать из него чуть ли не Прометея, благородную жертву неравной битвы.

– Вы не спите? – донесся до священника шепот от двери. Он вдруг тихонько засмеялся, точно у этого метиса был такой же нелепый вид – ноги набиты соломой, лицо размалевано, на голову напялена старая соломенная шляпа, и скоро его сожгут на площади, а люди тем временем будут произносить политические речи, и в небе заиграет фейерверк.

– Не спится?

– Мне что-то приснилось, – прошептал священник. Он открыл глаза и увидел, что метис дрожит мелкой дрожью, сидя у двери, и его два острых клыка дергаются на нижней губе. – Ты болен?

– Лихорадит немного, – сказал тот. – Лекарства у вас нет?

– Нет.

Дверь поскрипывала под трясущейся спиной. Метис сказал:

– Промок в реке… – И сполз ниже на пол, и закрыл глаза, а москиты с обожженными крылышками копошились на земляной лежанке. Священник подумал: нельзя спать, это опасно, надо следить за ним. Он разжал кулак и пригладил бумагу. На ней виднелись полустертые карандашные записи – отдельные слова, начала и концы фраз, цифры. Теперь, когда портфеля у него уже нет, это единственное свидетельство того, что в прошлые годы жизнь была совсем иная. Он носил бумагу с собой как амулет – ведь если так было раньше, может, все еще вернется? Огонек свечи вздрагивал и чадил в душном, болотистом воздухе низины. Священник поднес бумагу к огню и прочел слова: «Общество алтаря», «Общество святого причастия», «Дети Девы Марии», снова посмотрел в темноту хижины и увидел малярийные, с желтизной глаза метиса, которые следили за ним. Иуда не заснул бы в Гефсиманском саду; Иуда мог бодрствовать больше часа [ср. Евангелие от Марка, 14, 37: «Симон! ты спишь? не мог ты бодрствовать один час!»].

– Что это за бумага… отец? – угодливо спросил метис, весь дрожа.

– Не называй меня отцом. Тут записаны семена, которые мне надо купить в Кармен.

– Вы умеете писать?

– Нет, только читаю.

Он снова посмотрел на бумагу, и оттуда на него глянула бледная карандашная запись его шутки – безобидной, хоть и несколько вольной… что-то про тучную еду и сладкое питье [ср. Кн. Неемии, 8, 10: «…пойдите, ешьте тучное и пейте сладкое…»]. Это он прошелся насчет своей полноты и сытного обеда, который он только что съел. Прихожанам такой юмор пришелся не по вкусу.

Этот обед был дан в Консепсьоне в честь десятилетней годовщины его рукоположения. Он занимал самое почетное место за столом рядом с… кто же сидел справа от него? Обед состоял из двенадцати блюд; он еще сказал что-то про двенадцать апостолов, и это тоже несколько шокировало. Он был еще молод, ему хотелось поозоровать в обществе всех этих набожных, пожилых, почтенных жителей Консепсьона, нацепивших на себя ленты и значки своих обществ. И выпил он чуть больше, чем следовало; в те дни у него еще не было тяги к алкоголю. И вдруг ему вспомнилось, кто сидел справа – Монтес, отец того, расстрелянного.

Монтес произнес длинную речь. Он докладывал собравшимся об успехах «Общества алтаря» за последний год – активный баланс двадцать два песо. Священник записал себе эту цифру с тем, чтобы отметить ее в своем выступлении. Вот она: «О.а. – 22 песо». Монтес ратовал за открытие отделения «Общества св.Винсента де Поля» [св.Винсент де Поль – католический святой XVII в; основал орден, члены которого посвящали себя уходу за больными], а какая-то женщина пожаловалась, что в Консепсьоне продают дурные книги, которые привозят на мулах из столицы штата. Ее дочь где-то раздобыла роман под названием «Муж на одну ночь». Священник заявил в своей речи, что губернатор будет извещен об этом.

И тут местный фотограф дал вспышку, и он так и запомнил себя в эту минуту, точно посторонний, который заглянул на шум в окно и увидел веселую компанию, что-то празднующую, и с завистью, а может, и не без улыбки посмотрел на упитанного молодого священника: вот он стоит, властно простерев свою пухлую руку, и со вкусом произносит слово «губернатор». Соседи по столу сидят, по-рыбьи разинув рты, а на лицах, высвеченных магнием, ни одной морщинки, ни одной индивидуальной черты.

  38