34 
Вальда на мгновение задумалась.
— Я хочу быть свободной… свободной от запретов, ограничений, вынужденного подчинения чужой воле…
— Но такова неизбежная участь всех женщин, — возразил Сэнфорд. — Сначала они подчиняются родительской воле, потом за ними присматривают мужья.
— С какой стати! — возмутилась Вальда. — Да и такое ли уж это благо — иметь мужа? Во всяком случае, на свете достаточно мужчин, чтобы не бросаться очертя голову за первого встречного!
Мысли ее в эту минуту возвратились к маркизу д'Артиньи. Он и был для нее этим первым встречным. Но не верилось, что второй или третий кандидат отчима окажется намного лучше.
Молодой человек задумчиво молчал, и Вальде, которая вооружилась фотокамерой и уже открыла дверь во двор, пришлось позвать его:
— Ну, что же вы? Идемте скорее! Если замешкаемся, солнце уйдет, а я, увы, не Пол Мартин и не умею снимать в темноте!
Следующие два часа прошли для Вальды в совершенном восторге. Они с Ройдоном фотографировали жеребят на лужайке, неподалеку от фермы.
Хотя лошади на ферме были вполне одомашнены и привычны к людям, все же при появлении чужаков чуткие жеребцы начали задирать головы и сверлить нескромных гостей недоверчивым глазом. Часть кобыл еще не ожеребилась, другие уже паслись вместе со своими малышами, и тут Вальда впервые узнала, что жеребята появляются на свет отнюдь не белыми. Большинство новорожденных были черненькими с белым пятнышком на лбу. Иногда попадались гнедые или желтовато-коричневые.
— Примерно месяцев через восемь, — объяснил Сэнфорд, — они начнут линять, а годам к четырем их окраска полностью сменится на бледно-серую. Постепенно она светлеет и, наконец, становится совершенно белой.
Забыв обо всем на свете, Вальда увлеченно фотографировала. На фоне обрамляющих лужайку деревьев и домиков, крытых красной черепицей, силуэты лошадей поражали природной грацией, не передаваемой словами, но которая, как горячо надеялась девушка, останется на снимках.
— До чего они прекрасны! — беспрестанно повторяла она, делая кадр за кадром. — Мне кажется, я уже никогда не смогу восхищаться никакой другой породой, как бы замечательна та ни была.
— Погодите, вот увидите, каковы они на воле, — посмеивался Сэнфорд. — Завтра я отвезу вас в такое место, где обычно родятся жеребята. Придется вести себя очень осторожно, чтобы не потревожить мамаш, да и жеребцов надо остерегаться.
— А они бывают опасны?
— Еще как! Не меньше диких быков!
— Я непременно должна их заснять!
— Обязательно, — пообещал молодой человек, которого заметно забавляла эта фотолихорадка.
Вальда оставила свое занятие только вечером, когда солнечный свет померк и деревья начали отбрасывать такие длинные тени, что фотографировать стало бессмысленно.
По пути на ферму молодой человек сказал:
— На мызе ужинают рано — с заходом солнца, когда возвращаются пастухи. Так что нам тоже придется садиться за стол на закате.
— О, разумеется! Мне вовсе не хочется огорчать любезную госпожу хозяйку. Она была ко мне так предупредительна!
Когда молодые люди вошли на кухню, в ноздри им бросился аппетитный запах готовящихся кушаний. На обеденном столе Валь да заметила обилие овощей, а также трюфели, грибы нескольких видов, спаржу и провансальские оливки — лучшие в мире.
— Несмотря на ваши потрясающие пирожки, мадам, я чувствую зверский голод, — объявил Сэнфорд.
— Ну, сегодня-то вы не перетрудились, месье! — шутливо отозвалась хозяйка. — Так что едва ли заслужили сытный ужин.
— Во всем повинна мадемуазель, — в тон ей оправдывался англичанин. — Я ведь как раз ехал, чтобы присоединиться к добрейшему господину Поркье, когда эта молодая леди воспрепятствовала моему намерению.
— Что за беспочвенное обвинение! — возмутилась Вальда. — Мадам права: вас и впрямь следует наказать! — Однако лицо ее сияло улыбкой, а на щеках девушки Сэнфорд, к своему удовольствию, заметил нежные ямочки.
Вальда побежала к себе убрать фотокамеру, чтобы никто не повредил ее ненароком. По ее расчетам, сегодня было отснято кадров двадцать пять, а то и больше. «Следует поберечь пленку для фламинго и диких лошадей, — думала она, — да еще оставить кадры для цыган в Сент-Мари».
У нее оставались еще две чистые пленки, и девушка надеялась, что в итоге наберется снимков сорок-пятьдесят, пригодных для представления на выставку.
34 
