5 
И к моей несказанной радости, дядя Тоби отвечал:
— Теперь, когда я познакомился с мисс Кармел Март, меня ничто не сможет задержать.
Я стояла и слушала стук копыт и скрип колес коляски, которая увозила его прочь. Потом, когда мы возвращались в дом, Эстелла говорила:
— Он не твой дядя Тоби!
Но ничто не могло меня в этом убедить.
Однажды весной, после первого приезда дяди Тоби, Генри пришел в детскую и объявил:
— В лесу цыгане. Я видел кибитки, когда проходил мимо.
Мое сердце застучало быстрее. Уже много лет они не появлялись здесь — с самого моего рождения.
— Боже мой! — воскликнула няня Гилрой. — Нужно что-то делать. Ну почему они приезжают сюда и досаждают нормальным людям? — Говоря это, она смотрела на меня, словно я была виновата в том, что они приехали.
— Они имеют право, — сказала я. — Лес — для всех, кто захочет туда пойти.
— Будьте любезны, не дерзите мне, мисс, — сказала няня. — У вас могут быть причины, чтобы любить их. Но я — и тысячи таких, как я, — имеем другое мнение. Неправильно разрешать им приезжать сюда, и с этим нужно что-то делать. Если они придут в Коммонвуд-Хаус со своими прищепками и пучками ерики[2], можешь с ними не церемониться, Сэлли. И от меня они услышат то же самое!
Сэлли благоразумно промолчала, а я постаралась придать лицу печальное выражение, что было довольно глупо, потому что это никогда не срабатывало.
Все только и говорили о цыганах. Люди относились к ним с подозрением. Цыгане приставали к местным жителям, пытались что-нибудь украсть, запугивали, как обычно, предрекая несчастья тем, кто не станет покупать их товары или не захочет гадать.
По вечерам они разводили костры в лесу, сидели вокруг и пели. Мы слышали их из сада. Мне казалось, что песни у них довольно мелодичные. Некоторые из местных девушек ходили к цыганам погадать — услышать предсказания о своей судьбе.
Няня просила Эстеллу быть очень осторожной.
— Они способны на всякие пакости. Они воруют детей, морят их голодом и заставляют ходить и торговать прищепками. Люди жалеют изголодавшихся детей.
— Это неправда, — сказала я Эстелле. — Цыгане не похищают детей!
— Нет, — согласилась она. — Они оставляют детей под кустами, чтобы другие о них заботились. Конечно, ты их защищаешь!
«Эстелла завидует мне, — говорила я себе. — Она на два года старше, а я умею читать так же, как она. И потом, дядя Тоби любит меня больше всех».
— Нам сказала строго мать: «Не ходите в лес гулять. С полными карманами нельзя играть с цыганами. Это ведь такой народ, что в два счета оберет!» — пропела она. — А почему? Потому что они могут украсть тебя, отнять туфельки и чулочки и заставить торговать прищепками.
Я повернулась к ней спиной и ушла, стараясь выглядеть важной и высокомерной. Но я забеспокоилась. Если бы дядя Тоби был здесь, я бы поговорила с ним о цыганах.
Мне тогда было лет шесть, но думаю, выглядела я несколько старше. Мы с Эстеллой были одного роста, и это придавало мне уверенности в себе. В конце концов, мне постоянно давали понять, что хотя меня и кормят, и одевают, и обучают в детской вместе с другими детьми, это делается только из милосердия. Поэтому мне все время приходилось доказывать, что я ничуть не хуже — а может, даже лучше, — чем все остальные.
Я любила Сэлли. Была привязана к Аделине и к мисс Харли. Я любила всех, кто проявлял ко мне доброту. И обожала дядю Тоби. Я отзывалась на любое доброе к себе отношение, потому что мне его очень не хватало.
Мне трудно было ускользнуть из дому, и я тотчас направилась к лагерю цыган. Там, притаившись где-нибудь в укромном месте, я могла наблюдать за кибитками, никем не замеченная.
Вокруг бегало несколько ребятишек — смуглых, босоногих. Они играли все вместе. Молодые женщины сидели на корточках и плели корзины из ивовых прутьев или вырезали что-то из дерева ножами. Они тихо напевали и разговаривали за работой.
Там была одна женщина, которая меня особенно заинтересовала — очень старая, с густыми черными волосами, кое-где тронутыми сединой. Она всегда сидела на ступеньках фургона и работала вместе с остальными. Старуха много говорила. Я стояла слишком далеко, чтобы понять, что именно она говорит, но слышала, как время от времени она пела. Она была довольно полной и часто смеялась. Мне очень захотелось узнать, что ее рассмешило.
Я иногда думала, что случилось бы со мной, если бы меня не оставили под кустом азалии. Была бы я одной из этих босоногих детей? Я содрогнулась при мысли об этом. Хоть я и не была особо желанным ребенком в Коммонвуд-Хаусе, я все же радовалась, что живу там. И была вдвойне признательна доктору: он настоял на том, чтобы меня оставили. Он почти не обращал на меня внимания, но, возможно, думал, что если отошлет меня в приют, то впоследствии дорога в рай будет для него закрыта. Хорошо, что он оставил меня в доме, какими бы ни были его мотивы.
5 
