Особенно,... 
45 
— Джон, дорогой мой, — сказала София, прежде чем я успел ответить, — ты та-ак выставляешь себя на посмешище!
У нее была привычка произносить некоторые слоги врастяжку, а когда она была раздражена, ее иностранный акцент усиливался.
Джона трясло от ярости. Я мог только беспомощно стоять и наблюдать.
— Это ты выставляешь себя на посмешище, — закричал он ей. — Ты думаешь, я не заметил, как ты флиртовала с Максом вчера вечером? Или полагаешь, что Ева не заметила? Из-за чего, как ты думаешь, они ссорились сегодня утром? Я не позволю, чтобы моя жена вела себя в присутствии гостей в моем доме, как шлюха. Или ты выйдешь из машины и прекратишь играть роль проститутки, или я раз и навсегда положу конец твоим приемам на уик-эндах.
— Послушай, Джон, — попытался я вставить слово, но он не захотел меня слушать. Я изо всех сил старался умаслить разбушевавшуюся стихию, но, похоже, зря старался.
— Это нелепо, — крикнула София. Она тоже была чертовски зла. — Твоя идиотская ревность! Я хочу купить моллюсков к обеду, а Макс едет в Сент-Ивс, почему бы ему меня не подвезти? Почему?
Конечно, если все подать таким образом, действительно может возникнуть впечатление, будто Джон устроил «много шума из ничего». Но в моей машине на переднем сиденье сидела она — волосы в беспорядке по плечам, грудь только что не вываливается из этого скудного корсажа, губы надуты… Иисусе Христе, любой муж вполне мог иметь основания думать, подозревать или опасаться чего угодно.
— Тебе, София, лучше остаться, — сказал я. — Я куплю для тебя этих моллюсков. Скажи, какие именно тебе нужны.
— Нет, — сказала она, — я еду с тобой.
Мне было ужасно неловко. Я не знал, что делать. Она смотрела на Джона, Джон — на нее, а я старался придумать, как бы потактичнее удрать, — и тут на веранде кто-то чихнул. Мы с Джоном обернулись. Это был ребенок. Мне кажется, он стоял и слушал, несчастный маленький звереныш. Он старался понять, что же, черт подери, происходит. Чихнув, мальчик повернулся и хотел войти в дом, но Джон окликнул его, и он с застенчивым видом вышел на солнце.
— Иди сюда, Джастин, — сказал Джон и взял его за руку. — Мы пойдем на Флэт Рокс.
Больше он ничего не сказал. Он взял ладошку сына в свою, ребенок доверчиво взглянул на него, и в следующее мгновение они уже уходили по лужайке. Мы остались вдвоем…
Итак, мы поехали в Сент-Ивс. День был жаркий, похожий на сегодняшний, и, купив моллюсков, мы остановились в одной из бухт ниже по берегу, чтобы искупаться. Не помню, как называется эта бухта. Она очень маленькая, и до нее можно добраться только во время отлива. Мы были там одни.
Нет оправдания тому, что произошло: я занимался любовью с женой моего лучшего друга. И я ничего не могу придумать в свое оправдание. Ничего! Конечно же, это София предложила окунуться, и София указала эту бухту, и София разделась первой, и София первая сама до меня дотронулась, но какое это имеет значение?
Если бы во мне было хоть пол-унции порядочности, я в какой-то момент мог бы сказать «нет», но не сказал. Подозреваю, что я не вполне порядочный человек. Были и другие причины… Понимаете. Джон всегда все у меня забирал. У меня были девушки, но как только они видели Джона, я их уже больше не интересовал. Какое-то время он увлекся гонками, а когда я вывел его на нужных людей, оказалось, что он водит машину лучше, чем я, и эти люди были больше заинтересованы в нем, чем во мне. О, были разные другие ситуации…
Джон не был виноват. Просто он так устроен. Но у меня все равно уже накопился запас недовольства, длинный список обид, в которых я сам себе едва бы мог признаться. Когда мне выпал шанс увести у него жену, я даже не колебался.
Мы вернулись в Клуги во второй половине дня, около четырех часов. Все было спокойно. Сначала мы даже подумали, что никого нет дома, а потом услышали рояль.
— Он сумасшедший, — сказала София вяло. — Представь себе, играть на рояле в доме, когда такая великолепная погода.
Она прошла по коридору и открыла дверь в музыкальную комнату.
— Джон… — начала она и остановилась.
Я подошел, чтобы посмотреть, почему она замолчала, и увидел, что Джон был не один в музыкальной комнате. С ним была Мэриджон.
Я не могу описать, насколько все это было странно. Хотя непонятно почему. Мэриджон спокойно сидела на подоконнике, очень счастливая, а Джон — на вертящемся стуле у рояля. Между ними было не менее шести футов.
45 
