Особенно,... 
148 
На мгновение Бьянке почудилось, будто в помещении никого нет, но затем она угадала присутствие человека. Ей не хотелось его окликать, и она продвигалась вперед, пока из полумрака дальнего закоулка конюшни не проступило мужское лицо.
Глаза блеснули, а после вновь подернулись темнотой, а черты затвердели. Он был худощавым, но сильным, в нем угадывалась недюжинная выносливость. Он вовсе не выглядел грубым, напротив, в его полном тайной скорби лице сохранилось что-то юношеское.
Бьянку поразил не сам человек, а то, что она его узнала.
Андреа смотрел на женщину, которая стояла в нескольких шагах. Очевидно, то была хозяйка дома, которую он прежде видел лишь издали. Складки свободно спадавшей с плеч расшитой серебром бирюзовой шали не могли скрыть ее стройной, даже хрупкой фигуры. Светло-каштановые волосы были уложены в замысловатую прическу — причудливое сочетание локонов, завитков и колечек, прическу, какой он никогда не видел ни у одной женщины. Пожалуй, Андреа предпочел бы, чтобы все это выглядело иначе, чтобы волнистые пряди были небрежно отброшены назад легкой рукой и рассыпались по плечам.
Лицо женщины было красивым, выразительным, но грустным. Она была не из тех, кому легко затеряться в толпе, но на ее облике лежала печать разочарования и усталости, усталости не физической, а душевной.
Андреа знал, что должен поздороваться, быть может, даже поклониться, но он молчал и не двигался.
Она заговорила первой:
— Андреа! Ты жив! Я и подумать не могла, что это ты! Мало ли на Корсике мужчин с таким именем!
Его удивили нотки искренней радости, прозвучавшие в голосе женщины.
Поскольку Андреа продолжал молчать, Бьянка спросила:
— Ты меня не узнаешь? Неужели я так сильно изменилась?
— Я не знаю вас, сударыня.
— Бьянка. Бьянка Гальяни.
Андреа замер. Бьянка Гальяни, девушка, честь которой он когда-то пытался спасти! Куда подевались ее непринужденная улыбка, веселые искорки в глазах, взгляд которых был способен очаровать любого мужчину, смех, похожий на звук чистого, прохладного родника?
Бьянка и сейчас оставалась красивой, и все же Андреа видел перед собой совсем другого человека. Прежде ему чудилось, будто весенний ветер вот-вот унесет ее на край земли, а теперь она стояла перед ним приземленная, разочарованная жизнью. Он не подозревал, что можно так сильно измениться, оставаясь на воле.
— Так это… вы?
Она нервно рассмеялась.
— Возможно, тебе неприятно меня видеть, но все-таки мы земляки. К тому же почти что родственники: твоя сестра Орнелла вышла замуж за моего старшего брата Дино.
Андреа хотел ответить, что если он когда-либо вспоминал или думал о ней, все это давно погребено под тяжестью лет, но вместо этого произнес:
— Орнелла? Где она теперь?
— В Париже. Представляешь, она поет в театре!
Андреа подумал об обещании, данном умирающему Ранделю: поехать в Париж и отыскать его детей. Теперь это казалось немыслимым.
— У нее всегда был красивый голос, — сказал он и спросил: — Значит, наши семьи больше не враждуют?
— Нет. Твоя мать живет в Аяччо в одном доме с Джулио, моим братом.
Андреа глубоко вздохнул.
— Она жива!
— Да. Ты не хочешь ее навестить?
Андреа представил Беатрис, ее неподвижное лицо, острый взгляд, слова, которые догоняли жертву, как метко брошенный нож, и вонзались в сердце. И ответил:
— Не знаю.
Бьянка прислонилась к деревянному столбу.
— Значит, ты десять лет провел на каторге?
— Да.
— Тебе приходилось жалеть себя? — неожиданно спросила она, но Андреа не удивился.
— Себя я не жалел. Мне было жаль жизни, растраченной понапрасну.
Ему понравилось, что Бьянка не стала говорить, что у него все впереди. Вместо этого она спросила:
— Я слышала, ты читаешь книги?
Андреа кивнул.
— Какие? Можно посмотреть?
Он нехотя достал мешок, развязал его и протянул Бьянке две книги, которые первыми попались в руки. Ее удивлению не было предела.
— Ты умеешь читать по-французски?!
— И писать тоже. На каторге была школа, где нас обучали монахи.
— Я тоже научилась читать, но этих книг не знаю. Можно взять вот эту?
— Да, — ответил Андреа, хотя речь шла о «Дельфине».
— Она выглядит очень старой, — заметила Бьянка.
— Эта книга была со мной на каторге. Мне стоило большого труда ее сохранить.
148 
