Особенно,... 
154 
— Что ты скажешь этому человеку? — промолвила Бьянка, разглядывая улицы, мелькавшие за окном экипажа. — Неужели правду? Стоит ли сообщать, что ты был на каторге вместе с его отцом!
— Это мой долг, — ответил Андреа, и больше она ни о чем не спрашивала.
Извозчик доставил их в тесный и грязный квартал с лесом печных труб и зданиями, латанными плохо прибитыми кусками ржавого железа, которое жалобно хлопало и скрипело на ветру. Здесь пахло как в клоаке, а люди выглядели настороженными и подозрительными.
На первом этаже дома, в который вошли Андреа и Бьянка, им сказали, что Дамиан Леруа здесь не живет. Наверху обитал некий Эсташ Файн, сотрудник какого-то парижского журнала.
И все же Андреа рискнул подняться по шаткой лестнице и отворить незапертую дверь.
В тесной комнатке стояли стол, два стула и кровать. На кровати лежал человек, которого Андреа сперва принял за старика, а потом разглядел, что это его ровесник. Обтянутые сероватой кожей скулы, запавшие глаза, скорбный рисунок рта, заострившийся нос — он видел перед собой лицо безнадежно больного человека.
— Простите, — осторожно промолвил Андреа, — я ищу Дамиана Леруа, но мне сказали, что здесь живет человек с другим именем.
— С некоторых пор я Эсташ Файн, хотя в документе, что лежит под матрасом, записано другое имя. А вы гробовщик? — сказал молодой человек, глядя на черный сюртук нежданного посетителя.
— Вы находите такую шутку уместной?
— Вполне. Скоро он мне понадобится. Откуда вы узнали, кто я и где живу?
— Мне сказала женщина по имени Жюли.
— Старушка Жюли! Я должен ей пять франков. Боюсь, уже не отдам.
— Вы больны?
— Да, — ответил Дамиан и спросил: — Кто вы и что вам нужно?
— Я пришел сообщить о вашем отце, — сказал Андреа, и бледные губы молодого человека искривились в усмешке.
— У меня давно нет отца! И я не хочу о нем слышать.
— Да, его действительно нет, он умер почти десять лет назад. Он просил меня рассказать вам о том, что с ним случилось.
Дамиан сел на постели.
— Что случилось, я знаю. Мой отец был фанатиком, он ненавидел Наполеона и думал только о том, как его уничтожить. А мне, чтобы не умереть с голоду, пришлось служить в «Журналь дю Суар» и писать льстивые статьи про императора. А когда власть вновь сменилась, я оказался на улице. И теперь я вообще не читаю ни газет, ни журналов! Прежде я был вынужден скрывать свое дворянское происхождение, а сейчас, когда могу без опаски заявить, что мой отец носил графский титул, мне не будет от этого пользы. Мой отец променял семью на политику: когда он исчез, мы погрузились в нищету, моя мать умерла, а я был вынужден скитаться по дальним родственникам и фактически просить милостыню. Потому мне все равно, что стало с Гийомом Леруа. Для меня он давно перестал существовать.
Закончив свою речь, молодой человек мучительно закашлялся, его пальцы судорожно вцепились в дырявое одеяло.
Андреа ничего не оставалось, как сказать:
— Простите. Если так, то я уйду. Жаль, что я ничем не могу вам помочь.
Когда он открыл дверь и уже пропустил вперед Бьянку, Дамиан окликнул:
— Постойте! У вас странно знакомый акцент.
Андреа обернулся.
— Я итальянец, — ответил он, решив умолчать про Корсику.
— В детстве у меня был итальянский гувернер, сеньор Морелли. Один из немногих, кто меня любил и о ком мне хочется вспоминать. Ваша жена тоже итальянка?
— Да, — сказал Андреа, польщенный словом «жена».
— Вы больше похожи на француженку, мадам, — промолвил Дамиан, обращаясь к Бьянке. Потом посмотрел на Андреа: — Итак, что вы хотели сказать про моего отца, кроме того, что он умер?
Андреа вернулся в комнату, опустился на стул и заговорил. Когда он закончил, сын Жоржа Ранделя, или Гийома Леруа, заметил:
— Непохоже, что вы десять лет пробыли на каторге: вы выглядите намного лучше меня.
Андреа вспомнил, как Рандель говорил, что они с Дамианом похожи. Сейчас было трудно судить об этом. Оба были черноволосыми, темноглазыми и смуглыми, но Андреа и впрямь смотрелся куда здоровее и моложе.
— Вы обвиняете Бонапарта в том, что он отнял у вашего отца состояние и титул, но разве это не было сделано раньше, во время революции? — осторожно спросил он.
— Да, но император ничего не вернул. Словно в насмешку он стал раздавать титулы ремесленникам и крестьянам!
154 
