176 
— Жаль, что я смутил твою душу, — сказал Алонсо. — Я скорее сломаю свою гитару, чем отвечу на твое предложение.
— Что значит гитара, когда ты разбил мое сердце! — воскликнула Женевьева и побежала вниз.
Тропинка была крутой, но она перескакивала с камня на камень столь бесстрашно, словно ее подгоняла неведомая сила.
Из ее глаз текли слезы, которые тут же смахивал ветер. Зря она думала, будто любовь сильнее кровавого прошлого, предрассудков, недостатков и обид. Напрасно выбрала человека, который, как ей казалось, умел испытывать нежность от прикосновения к ладони опавшего листа или капли дождя — к лицу, находить истину в обыденных, незамысловатых вещах.
Женевьева преодолела почти четверть спуска, как вдруг ей пришло в голову, что Алонсо может сорваться с тропы, да и вообще едва ли решится сойти вниз без посторонней помощи, и повернула обратно.
Алонсо стоял на прежнем месте, словно размышляя, упасть ли ему вниз или расправить невидимые крылья и взлететь наверх.
Женевьева остановилась возле него, прерывисто дыша, и промолвила:
— Я вернулась.
— В том-то и беда, — тяжело произнес Алонсо. — Тебе всегда придется возвращаться, даже если ты этого не захочешь.
Они пришли домой в молчании. Алонсо отправился в отведенную ему комнату, а Женевьева присоединилась к женщинам, хлопотавшим по хозяйству, и кое-как дотянула до вечера.
Вечером Орнелла позвала ее прогуляться вдоль берега.
Хотя уже стемнело, еще не все лодки вернулись с моря — время от времени вдали раздавался скрип весел в уключинах и хлюпанье воды. Мачты, на которых болтались спущенные паруса, неподвижно смотрели в черное небо. Воздух заполняли сотни запахов, пробуждавшихся только ночью.
Орнелла и Женевьева слушали шепот ветра в тростнике и ленивый плеск волн. Их собственные шаги по влажному песку почти не были слышны. Одна не привыкла, а другая отвыкла ходить без обуви, и сейчас они наслаждались его прикосновением, похожим на прикосновение мокрого шелка. Они смеялись, шлепая себя по рукам и лицу в попытке отогнать назойливых москитов.
— Если б ты уехала в Италию, я бы отправилась с тобой, — сказала Женевьева. — Помогла бы воспитывать Джульетту.
— Тебе плохо здесь?
— Я никогда не стану своей на Корсике. Я буду чужой везде.
— Ты поссорилась с Алонсо?
— Ты же знаешь, с ним невозможно поссориться. Он просто дал понять, что все мои надежды напрасны.
— Алонсо еще не знает, что самая сильная любовь, это любовь вопреки предрассудкам и запретам. Тебе нужно ему помочь, помочь преодолеть этот барьер.
— Каким образом?
— Этого я не знаю. Готовых способов не существует. Прислушайся к своему сердцу.
— Ты все здесь знаешь, — немного помолчав, сказала Женевьева. — Можешь подсказать, где есть местечко, пригодное для купания, такое, где нас никто не сможет увидеть?
Орнелла улыбнулась.
— Конечно, могу. Я знаю много таких мест.
Утром Женевьева проснулась с иным чувством. Она долго лежала в постели, следя за солнечными бликами, рассыпавшимися по постели, и тенями, пробегающими по чисто выбеленным стенам. Со двора и из кухни доносились голоса женщин. Как бы рано ни пыталась встать Женевьева, ей никогда не удавалось опередить Сандру и Анжелу.
Орнелла поднималась разве что к завтраку, не обращая внимания на косые взгляды и намеренно громкие вздохи Сандры. Анжела, мягкая и сдержанная по натуре, приветливо кивала и ставила перед невесткой кружку со свежим молоком, клала теплый хлеб и кусок душистого сыра.
Женевьева появилась на кухне вовремя — Сандра едва разожгла огонь в очаге. Вошла заспанная Мирелла и улыбнулась Женевьеве. Хотя эта девочка была куда ближе к ней по возрасту, чем Орнелла, они едва ли обменялись парой фраз. Сказывалось незнание языка и совершенно разные условия, в которых выросли обе.
Алонсо был взволнован — Женевьева сразу это почувствовала. Она едва дождалась, пока будет убрана и вымыта посуда, — эту работу они обычно завершали вдвоем с Миреллой, — и вышла во двор.
Слепой гитарист стоял под большим деревом, обнимая одной рукой могучий шершавый ствол.
— Прости, что я так обошелся с тобой, — тяжело произнес он. — На самом деле ты влюбилась не в меня, а в мою гитару, в мою музыку. Я зря поддался слабости. Мне не надо было приезжать.
— Значит, ты меня все-таки любишь?
176 
