— Я считаю это... неуместным.
Она расхохоталась:
— А я думала, это то, что надо, мисс, и так и буду причесываться в будущем. Я уже не ребенок. Моя бабушка вышла замуж, когда была лишь на год старше меня.
Я удивленно смотрела на нее. Глаза ее блестели от волнения. Она снова была совершенно неуправляемой, и мне стало не по себе, но разговаривать с ней было бесполезно.
Я пошла проведать Нуну и справиться о ее болезни. Она сказала, что в последние дни голова ее меньше беспокоила.
— Я несколько обеспокоена поведением Женевьевы, — сообщила я ей. Она зачесала волосы вверх. И теперь уже не похожа на ребенка.
— Что поделаешь, она растет. Мать ее была другой такой нежной, доброй. Она была похожа на ребенка даже после рождения Женевьевы.
— Она заявила, что бабушка ее вышла замуж в шестнадцать лет... словно она собирается сделать то же самое.
— Это на нее похоже, — сказала Нуну.
И я поняла, что беспокоилась совершенно напрасно Многим девочкам в пятнадцать лет надоедает, что с ними обращаются как с детьми; многие из них пытаются носить высокие прически, а в семнадцать они все так причесываются.
Но через два дня я уже не была так уверена в том, что причуды Женевьевы безобидны, потому что ко мне пришла расстроенная Нуну и сказала, что девочка, которая днем уехала кататься одна, до сих пор не вернулась. Было уже около пяти часов.
— Но ведь с ней кто-то из грумов. Она никогда не катается одна, — возразила я.
— Сегодня она поехала совершенно одна.
— Вы видели ее?
— Да, из своего окна. Я поняла, что у нее опять дикое настроение, поэтому и следила за ней. Она пронеслась галопом через луг и никто ее не сопровождал.
— Но она же знает, что это ей запрещено...
Я беспомощно смотрела на Нуну.
— Она в таком настроении с самой ярмарки, — вздохнула Нуну. — Я была так счастлива видеть ее в таком радостном настроении. А после этого... она изменилась.
— О, я думаю, она скоро вернется. Она просто хочет показать нам, что она уже взрослая.
Потом мы, каждая в своей комнате, ждали возвращения Женевьевы. Я подозревала, что Нуну, как и я, пыталась сообразить, какие шаги нам придется предпринять, если девочка не вернется в течение следующего часа.
Но нам не пришлось ничего предпринимать, так как, примерно через полчаса после нашего разговора, я увидела из своего окна, как Женевьева входила в замок.
Я поспешила в классную комнату, через которую она должна была пройти, чтобы попасть в свою спальню, и, войдя туда, увидела, что Нуну вышла из своей комнаты.
— Она вернулась, — сказала я.
Нуну кивнула: — — Я видела ее.
Вскоре появилась Женевьева.
Она раскраснелась, темные глаза ее блестели и выглядела она почти красавицей. Увидев, что мы ждем ее, она лукаво улыбнулась нам, и, сняв шляпу, бросила ее на стол.
Нуну трясло, а я произнесла:
— Мы очень беспокоились. Вы знаете, что вам не разрешается кататься одной.
— Послушайте, мисс, это было так давно.
— Я этого не знала.
— Вы знаете далеко не все, хотя и уверены, что знаете.
Я была подавлена, потому что девочка, с вызывающим видом стоявшая перед нами, ничем не отличалась от той, которая была так груба со мной в день моего приезда. А мне-то казалось, что мои старания не прошли даром, но теперь я поняла, что чудес не бывает. Она была все тем же взбалмошным созданием. Конечно, временами она могла чем-то увлечься и быть даже приятной в общении, но была все так же неуправляема тогда, когда ей непременно хотелось быть именно такой.
— Я уверена, вашему отцу это очень не понравится.
Она сердито повернулась ко мне:
— Тогда расскажите ему, расскажите! Вы же с ним такие друзья.
— Вы несете чушь. Весьма неумно с вашей стороны выезжать одной, — ответила я в том же тоне.
Она спокойно стояла, улыбаясь про себя, и в тот момент мне пришло в голову, что она могла быть и не одна. Эта мысль встревожила меня еще больше.
Она вдруг резко обернулась, глядя на нас.
— Послушайте,— сказала она, — вы обе. Отныне я буду делать то, что хочу. Никто... слышите, никто... не остановит меня.
Она схватила шляпу со стола и ушла в свою комнату, хлопнув за собой дверью.
Это были нелегкие дни. У меня не было желания навещать Бастидов, потому что я боялась встретить там Жан-Пьера, и чувствовала, что приятные дружеские отношения, которые мне всегда так были по душе, будут испорчены.. Граф после ярмарки уехал на несколько дней в Париж. Женевьева избегала меня. Я постаралась целиком погрузиться в работу, и теперь, когда настенная роспись с каждым днем все больше открывала свою красоту — не без моей помощи — это помогало успокоить мои взбудораженные мысли.