Особенно,... 
137 
Если предложение взять в жены девочку, которая была младше его собственного ребенка от первого брака, и показалось эрлу нелепым и смехотворным, он ничем не выдал этого.
– Что ж, это благородно с вашей стороны! – пробормотал Гарольд и вновь принялся разглядывать свой перстень. – А если я откажусь?
Герцог, понимая, что всякие увертки в разговоре с таким человеком уже стали бесполезными, ответил:
– Говоря прямо, сын Годвина, если вы откажетесь, я не позволю вам покинуть берег Нормандии.
– Понятно, – сказал Гарольд. Он мог бы добавить, что ему все стало понятно еще много месяцев тому и что с тех самых пор он, взвешивая свои шансы на побег, готовил ответ на требования герцога. Но сейчас в его глазах не было улыбки, а губы сложились в суровую линию. Гарольд глубоко вздохнул, словно завершая борьбу, которая дорого обошлась ему, однако голос его прозвучал легко и приятно, как всегда, ничем не выдавая чувств, обуревавших его. – Похоже, у меня нет выбора, герцог Вильгельм. Я дам вам клятву, – сказал он.
Тем же вечером он поведал Эдгару о том, что сделал. Эдгар проводил эрла в спальню и уже собирался проститься с ним у двери, когда Гарольд коротко заявил:
– Подожди: я должен кое-что тебе сказать. – Отпустив сонного пажа, который вощеным фитилем зажигал свечи на столе, он с размаху опустился в кресло, стоявшее у стены, вне пределов круга света. – Закрой дверь, Эдгар. Через неделю или чуть больше я отплываю в Англию и беру с собой тебя и Хакона. Вульнот останется здесь.
Эдгар застыл у двери словно статуя.
– Отплываете в Англию? – тупо переспросил он. – Вы хотите сказать, герцог смилостивился? – Сакс явно отказывался поверить своим ушам, но потом, очевидно, какая-то мысль пришла ему в голову, и он взволнованно спросил: – Это оттого, что вы так хорошо послужили ему в Бретани, милорд? Я, конечно, знал – ему по душе мужество, но не думал… – Эдгар оборвал себя на полуслове, услышав, как эрл презрительно рассмеялся. Сакс быстро шагнул вперед, чтобы рассмотреть выражение лица своего повелителя. – И какова же цена свободы? – требовательно спросил он, с такой силой вцепившись в край стола, что костяшки его пальцев побелели.
– Я дал обещание принести ему клятву верности и поддержать его претензии на английский престол, – ответил Гарольд. – После смерти короля официально передать ему замок Дувр и жениться на его дочери Аделе, когда она достигнет брачного возраста.
– Господи Иисусе, вы не шутите? – Эдгар схватил со стола тяжелый подсвечник и поднял его высоко над головой, отчего свет упал на лицо эрла. – Вы повредились рассудком, милорд? – хрипло спросил он. – Господи, да вы рехнулись!
Эрл выставил перед собой руку, защищая глаза.
– Нет, я не сошел с ума, – ответил он. – Я выбрал единственный путь, ведущий к свободе.
– Отказавшись от короны, которая была для вас целью всей жизни! – Канделябр в руке Эдгара дрожал. – А как же мы, люди, верившие вам, следовавшие за вами, умиравшие за вас? Клянусь распятием, неужто я слышу речи сына Годвина?
Эрл беспокойно заерзал в кресле.
– Глупец, неужели ты не понимаешь, что, если бы я не согласился принести клятву, Вильгельм никогда не отпустил бы меня отсюда? И что бы тогда сталось со всеми вами, кто поверил в меня? Разве я не обманул бы ваши ожидания? Отвечай!
Эдгар с громким стуком опустил канделябр на стол.
– Милорд, у меня просто нет слов, и я окончательно запутался. Говорите со мной прямо, умоляю вас!
– Я уже сказал тебе: я выбрал тот единственный путь, что мне еще оставался. Если бы отказался, то навсегда остался бы пленником и потерял то, к чему стремился всю жизнь. – Сделав паузу, Гарольд многозначительно добавил: – Или ты забыл, как год тому я пообещал тебе, что вырвусь из этой ловушки, чего бы мне это ни стоило?
– И что она вам даст, эта свобода в кандалах? – с горечью спросил Эдгар, но тут же сообразил, что имеет в виду эрл, и повалился на табурет у стола, обхватив голову руками. – Боже милостивый! – вырвалось у него. Он запустил пальцы в волосы и взъерошил их. – Я и вправду глупец, – с горечью заключил сакс, – если полагал, что Гарольд Годвинсон скорее даст разорвать себя на куски, чем станет клятвопреступником. Простите меня! Я мечтал о несбыточном.
Эрл встал и остановился перед своим таном, упершись обеими руками в стол, разделявший их.
– Скажи мне, кого я должен обмануть и нарушить данное слово: Вильгельма или Англию? – сурово осведомился он. – Говори! Мне предстоит выбор из двух зол. Должен ли я устрашиться запятнать свою честь и предать нашу Англию этому нормандскому тирану? Ты этого от меня хочешь? И такой поступок полагаешь достойным Гарольда Годвинсона? Клянусь Евангелием, если ты так обо мне думаешь, забудь об этом, знай, что я таков, каков есть на самом деле, а не плод твоих фантазий! Я выбираю Англию и буду защищать ее до последнего вздоха. Можешь думать обо мне, что твой душе угодно: я нарушу слово, данное всем остальным, но останусь верен Англии. Какое мне дело до того, что душа моя будет проклята и попадет в ад, если обо мне скажут – мое деяние пошло во благо Англии? – Голос его эхом отразился от стен; он умолк, и в комнате воцарилась глубокая тишина. Свечи горели ровным пламенем, и языки их не колебались от сквозняка; за окном в темном небе сияла яркая звезда.
137 
