104 
Фицроджер развалился на жесткой скамье, попивая вино и глядя на жену. Ей стало неловко под его взглядом.
— Я не шутил, когда говорил с тобой час назад.
— Знаю. Я тоже не шучу. Если будет нужно, возьми меня силой. Я не хочу оказаться в лапах у Ланкастера. Конечно, не исключено, что в Англии есть жених, которого я предпочла бы тебе, но вряд ли я сумею его отыскать.
Он лишь презрительно поднял брови, и она подумала, что ее речь выглядит грубой и циничной, но не менее грубыми были и его слова. В ответ он лишь проговорил:
— Значит, пока ты его не найдешь, я могу спать спокойно?
— Я умею держать слово, милорд. — Имоджин посмотрела ему в глаза. — Лишь один раз в жизни я дала ложную клятву, но это было в первый и последний раз.
— Стало быть, мне тоже ничего не остается, как стараться держать слово, — процедил Фицроджер с язвительной улыбкой. — Уверяю тебя, я делаю все, что могу.
— Знаю, — ответила Имоджин. — И поэтому я тебе верю.
— Вот как? — Его взор был холоден и непроницаем. — Тогда отправляйся в постель. Кроме ночного горшка в коридоре, здесь больше нет никаких удобств.
Имоджин вышла на минуту в коридор и вернулась, скептически разглядывая узкую кровать.
— На такой вряд ли мы поместимся вдвоем.
— Я лягу на полу. Меня это не смущает, зато мы наверняка избежим соблазна вступить в греховный союз. — Издевательские нотки в голосе мужа говорили Имоджин, что он готов сорваться в любую минуту.
Она сняла украшения и тунику и легла в кровать в нижней сорочке. Она смотрела, как аккуратно он положил свой меч: так, чтобы он был под рукой. Только теперь она заметила, что его латы, шлем и щит лежат тут же, рядом. Это было второй раз в жизни, когда она видела Фицроджера в полном боевом облачении.
— Ты боишься, что здесь на нас могут напасть? — спросила она.
— Времена такие, что напасть могут где угодно. И это одна из многих причин, по которой я служу Генриху. Англия нуждается в твердой руке, чтобы люди могли спать спокойно в своих кроватях.
— А ты уверен, что он может стать этой рукой?
— О да! Что-что, а хватка у Генриха железная.
— Иногда ты говоришь так, будто он тебе совсем не нравится.
— Иногда я сам себе не нравлюсь, — проговорил Фицроджер. — Генрих, как и я, обладает способностью выполнять то, что должно быть выполнено, и если у него есть выбор, он находит правильное решение. Умение и решительность — вот что приносит ему победу.
— Очень хочется, чтобы в стране воцарился мир.
— Так и будет.
— А как же Уорбрик?
— От него скоро останутся одни воспоминания.
— Но зачем я ему нужна?
— В основном из ненависти. Никто из этой семейки не любит терпеть поражение. Но гораздо больше, чем твое дивное тело, их с Беллемом привлекают богатства Кэррисфорда. Они хотят захватить тебя и потребовать выкуп.
— Завидная у меня участь, — проворчала Имоджин, — быть ходячей казной. И ты будешь им платить?
Невольное дрожание его рук сказало ей о многом.
— Этой семейке придется потрудиться, чтобы отнять у меня кого бы то ни было.
Кого бы то ни было. То есть не только его жену. Она — всего лишь способ достижения цели для всех этих людей. Старательно прокашлявшись, она храбро заявила:
— Сейчас я бы не возражала.
— Быть схваченной Уорбриком? — изумился он.
— Нет. — Она знала, что краснеет. — Вступить в греховный союз.
— Это тебе только кажется, — фыркнул Фицроджер.
— Я хочу попытаться.
— Я дал слово, что мы не сделаем этого, а я никогда не нарушаю обещаний без серьезных причин. Лучше спи.
— Я знаю, что тебе тошно на меня смотреть, но я бы хотела… — У Имоджин было такое чувство, будто ее оплевали.
Он негромко выругался, встал и подошел к кровати.
Имоджин смотрела на него снизу вверх, и от этого он казался особенно грозным. Но она знала, что трепещет не от страха, а от желания. И у нее появилась надежда, что сейчас у них все могло бы быть по-другому.
— С чего вдруг такая поспешность? — удивился он. — Я же сказал, что не собираюсь тебя позорить.
— Конечно, не собираешься! — ехидно ответила она. — Как-никак я — Сокровище Кэррисфорда!
— Вот именно. И что с того?
Она опустила взгляд и обнаружила, что ее пальцы нервно комкают простыню. Ничего удивительного, что ее предложение показалось ему глупостью.
— Моя клятва, — напомнила она. — Я не могла покаяться в грехе, потому что тогда пришлось бы выложить всю правду. Я не могу… Я надеялась, что аббат даст мне дельный совет, но он уехал…
104 
