150 
Она упрямо тряхнула головой.
— Ты ужасаешь меня! — Не в силах стоять на месте, он начал мерить шагами комнату. — Ты ведешь себя, как я в тринадцать лет, когда стоял перед Роджером из Клива и перечислял ему его прегрешения. Каждое мое слово было правдой, и за это я отправился в каменный мешок!
— Но ведь ты был прав! — Имоджин дерзко ответила на его взгляд.
— А ты не забывай о каменном мешке! — Он в ярости ткнул в нее пальцем.
— Не забываю. Но ты спас меня, мой рыцарь! С той самой минуты, как я тебя ударила, ты спасаешь меня от последствий моей глупости, разве не так?
— Неужели это очень заметно? — Он без сил рухнул на скамью.
Имоджин лишь взглянула на него в ответ.
— Да, — сердито продолжил он, — да, как только я пришел в себя, мне не давала покоя эта проблема! И я уже жалею, что Реналд утащил тебя в Клив, подальше от меня. Он хотел оказать мне услугу, но не уберег твою шкуру! — И Фицроджер надолго — чуть ли не с тоской — задержал взгляд на кнуте, прежде чем снова посмотреть на жену. — Однако раз уж ты оказалась там, — продолжал он, — я решил, что лучше тебе оставаться в Кливе, пока я не решу, что следует предпринять. Я надеялся, что свидетельства злодеяний Уорбрика, которые они обнаружат в его замке, заставят Генриха изменить свое мнение о его казни, но не был в этом уверен. Ведь он делает ставку на то, что под его властью каждый может рассчитывать на справедливый суд.
— Честно говоря, я не слишком обременяла себя размышлениями, когда приказала казнить Уорбрика. Я гораздо больше боялась, что ты откажешься от меня за то, что я подняла на тебя руку.
— Я никогда бы этого не сделал, Имоджин, — торжественно произнес он.
В его словах не прозвучало ни капли тепла, но все равно на сердце у нее потеплело. Впрочем, когда он оттает, еще неизвестно, какие чувства одержат верх. Одно было ясно: он ее простил…
Имоджин осмелела настолько, что присела на край кровати и положила возле себя крест. До сих пор она прижимала его к груди, как последний оплот против зла.
— Спасибо тебе, что не оставил меня наедине со всеми этими проблемами.
— А что еще я должен был сделать? Ты же моя жена. — Но по-прежнему ни о какой нежности не было и речи.
Имоджин чуть не разрыдалась. Неужели это все, что ей осталось, — тщательно отмеренная доля сочувствия? Неужели они больше никогда не будут так же близки, как в тот ужасный день в пещере?
— Так или иначе, — заметил он, — но твоя сообразительность помогла тебе избежать гораздо более горькой участи. — У него вырвался глухой стон. — Господи, у меня сердце чуть не выскочило из груди, когда ты обратила против Генриха его собственные слова!
— Разве это было так опасно? Но мне ничего больше не пришло в голову. Я едва соображала от страха.
— Имоджин, неужели ты не знала, что я не позволил бы тебе страдать по-настоящему? — Она уже готова была подумать, что ему действительно больно.
— Конечно, я это знала! — заверила она. — И потому боялась еще сильнее.
— Черт бы тебя побрал, Рыжик! — взорвался он. — Когда ты наконец поймешь, что не должна меня защищать! Это я должен быть твоим защитником!
При звуках этого смешного прозвища сердце ее запело от счастья, а с непослушных уст слетело:
— Я ничего не могу поделать с собой, Фицроджер. Я люблю тебя.
Он замер, как будто снова получил булыжником по голове.
— Скажи мне одну вещь, — вкрадчиво начала она, когда он поднял взгляд, все еще непроницаемый, — ты считаешь, что я должна была позволить тебе драться с Уорбриком?
— Пойми меня правильно, Имоджин. Если бы ты оказалась под рукой в первые минуты, когда гнев был слишком силен, ты бы десять раз пожалела о своем поступке.
— Ты не зря предупреждал меня, чтобы я держалась от тебя подальше в подобные минуты.
— Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что вся эта свора в зале только и ждала от меня, что я изобью тебя до смерти? — спросил он, медленно качая головой.
— Да. А еще я отдаю себе отчет в том, что ты избегаешь ответа на мой вопрос.
Он снова покачал головой, но ответил:
— В тот момент ты хорошо сделала, что не позволила мне драться с Уорбриком. — Но прежде, чем она успела ответить, он добавил: — Только не вздумай снова учинить что-нибудь в этом роде!
— Это звучит не очень-то обнадеживающе.
— Возможно. Но отныне и впредь изволь вести себя сообразно своему полу и положению в обществе.
150 
