Лёгкий, ненавязчивый романчик 
58 
Атеа пребывал в невозмутимом спокойствии, словно не видя и не слыша ничего вокруг. Он отгородился от мира, чтобы сохранить себя; в его презрительной гордости таилась все та же сила.
Тайль заметил стоящую поодаль Моану: она наблюдала за происходящим с холодным интересом стороннего наблюдателя.
Буавен обратился к островитянам:
— Этот человек сдался в плен. Он больше не вождь. Он едва не привел вас к гибели, тогда как мы покажем вам дорогу к новой жизни. Научим новой вере, познакомим с разными полезными вещами. Никто из вас не может сказать, что белые люди жестоки: мы восстановили деревню, мы не убили ни одного мирного жителя и даже пощадили тех, кто ушел в горы и пытался бороться с нами. Мы казним только этого человека, который явился причиной всех зол. С сегодняшнего дня вами будет править совет племени или другой вождь, которого вы изберете и который должен подчиняться нашему наместнику.
Он говорил еще долго. Туземцы молчали. Никто не осмеливался взглянуть на Атеа. Они выглядели глубоко подавленными. Племя было обезглавлено бесповоротно и навсегда, старые тропы затоптаны, древняя вера поставлена под угрозу.
На ночь опального вождя заперли в сарае под усиленной охраной солдат. Не доверяя веревкам, Буавен приказал сковать ноги и руки пленника цепями. Он пытался его допросить, но Атеа не удостоил европейца ни единым взглядом и не промолвил ни звука.
«Библейское небо», — думал Морис, глядя на кровавые и золотые полосы над головой. Вероятно, это один из последних закатов, который видит Атеа. Хотя этот человек доставил ему немало беспокойства, капитан не желал его смерти.
Когда он вошел в хижину, Моана сидела на полу, скрестив ноги, и терпеливо нанизывала на тонкое волокно тапы мелкие ракушки.
Заслышав шаги, она подняла голову, и Морис мигом утонул во взгляде ее бездонных черных глаз.
— Что будет с Атеа? — спросила она.
— Завтра его отвезут на Нуку-Хива. А там, вероятно, будут судить и повесят.
— Ты тоже поедешь?
— Да.
— Я отправлюсь с тобой.
Моана умела говорить так, что ей было трудно возразить.
— Зачем? — спросил Морис. — Ты хочешь присутствовать на казни?
— Да, — ответила девушка, но он почувствовал, что она думает о чем-то другом.
— Ты когда-нибудь видела, как вешают людей?
— Нет.
— Это будет малоприятное зрелище.
— Мне все равно. Я хочу быть там.
Капитан покачал головой.
Сколько раз он слышал о том, что души полинезийских женщин примитивны, что их чувства недостаточно развиты, что они столь же обворожительны, сколь и ничтожны, и что к ним можно испытывать лишь физическое влечение, без малейшей примеси сердечного восторга. Между тем в Моане таилось нечто настолько глубокое, что разгадать ее мысли и чувства не представлялось возможным.
«Женщина с диким сердцем», — сказал себе Морис. Он до сих пор не был уверен, что когда-нибудь ему удастся по-настоящему ее приручить.
Моана была особенной, ни на кого не похожей. С точки зрения общественной морали и религии, ее поведение считалось греховным, но полинезийку не терзало чувство вины. Похоже, ей было глубоко безразлично, женится ли он на ней или со временем бросит. И тем не менее что-то ее все-таки мучило.
Морис обнял свою вахине и крепко прижал к себе. Моана никогда не возражала против близости, ее тело всегда откликалось на то, что он делал, и это сводило француза с ума. С первой же ночи заниматься любовью для нее было также естественно, как дышать.
Но сегодня, лежа на ней и глубоко погружаясь в ее лоно, капитан думал не о шелке ее волос, не о крутизне бедер, не о сладости губ, а о скованном цепями вожде, ожидающем своей участи, которую он не мог назвать справедливой.
Глава тринадцатая
Лондон показался Эмили чрезвычайно темным городом. Он был словно изваян из стали; в нем царил холодный мертвенный мрак. Она сразу поняла, что не хочет здесь жить.
По мостовым с грохотом катились экипажи, по тротуарам сновали толпы людей. Никто ни на кого не смотрел, никто не прогуливался, как в Париже, все куда-то спешили.
Эмили настолько проголодалась, что рискнула войти в одну из кофеен, где стояли скамьи с высокими спинками и кофейный дух смешивался с запахом жареного бекона. Однако вскоре она была вынуждена выйти оттуда, потому что Маноа расплакался, и посетители начали раздраженно вертеть головами.
58 
