17 
Роберт вспоминал об этом по сей день. Нежный и пряный аромат цветов, поднятое к нему дивное лицо — манящий взгляд темных бархатных глаз, зовущий к поцелуям неясный рот: волнение и восторг, ударившие в голову, как вино.
В ясном прозрачном свете английского утра Роберт глядел на Микаэлу — красота ее совершенна, безупречна, не нуждается в восхвалениях или признании. Он пытался найти в ее лице черты, говорящие, что в ней есть и английская кровь. Но у дочери не было с ним ни малейшего сходства, разве что огонек в глазах, когда она упомянула о своей любви к приключениям, внезапная беглая улыбка, если что-то пришлось ей по душе.
Микаэла разглядывала гостиную, полированную мебель, вазы оранжерейных цветов, роскошные портьеры, диваны, обитые веселым ситцем.
Она выглянула в окно, за которым простиралось сверкающее озеро, парк с огромными старыми деревьями и вдали зеленый лес, темный и таинственный на фоне ясного неба.
Роберт наблюдал за ней. Видимо, она внимает то, что он сказал — здесь теперь ее родной дом. Роберт был уверен: она осознает весь смысл этих слов.
— Спасибо, шоп рёге, — тихо промолвила она.
Он снова глубоко вздохнул. Итак, задуманное претворяется в жизнь.
— Мне надо пойти посмотреть, как горничная распаковывает вещи, — сказала через некоторое время Микаэла. — Я накупила красивых платьев на деньги, что ты мне прислал. Конечно, у меня с собой не все. Багаж отправлен морем, но кое-какой гардероб я привезла, надеюсь, тебе понравится.
— Я дам бал в твою честь, — объявил Роберт. — И нам следует о многом подумать.
— Здесь вокруг приятные люди? — спросила Микаэла. — Ты с ними знаком?
— В том-то и беда, черт возьми. Я ни с кем не знаком, никого пока не знаю. Я так долго жил вдали от Англии, забыл, какие они тут чопорные. Местное дворянство! Наверно, нужны годы, чтобы они приняли в свой круг того, кто появился среди них недавно.
Он сказал это шутливо, но в голосе звучало раздражение, которое не укрылось от Микаэлы.
— В таком случае, — проговорила она, вопросительно подняв брови, — разумно пригласить для меня компаньонку, как, по-твоему? И она представит меня здешнему обществу? Может быть, кого-то из местных дам?
Роберт засмеялся:
— Компаньонку? Я об этом не задумывался, посейчас…
Он смотрел на дочь, о чем-то размышляя.
— Кого бы? Кого?.. В общем, предоставь это мне… Есть у меня одна превосходная мысль…
— Пока что, я вижу, все твои мысли превосходны, — заметила Микаэла.
Они смотрели друг на друга, отец и дочь, совершенно непохожие, однако связанные крепче, чем родственным чувством и взаимным интересом, — кровными узами.
— Мы бросим вызов всему свету, — проговорил вдруг Роберт.
— …Вдвоем, вместе! — поддержала Микаэла.
— Вместе! — откликнулся Роберт и, взяв ее под руку и ведя к двери, с гордостью сказал: — Я хочу, чтобы ты осмотрела дом. И познакомлю тебя с Зелли. Самобытная личность! Как и ты, из солнечной страны.
— По-моему, я ее видела, когда приехала, — сказала Микаэла. — Она мне очень обрадовалась. И понравилась.
Как Роберт и предполагал, Зелли поджидала их в холле. В трепетном волнении она поднялась с ними по лестнице, возглавляя шествие.
— Зелли — моя домоправительница, — пояснил Роберт.
Они вышли вслед за провожатой на широкую лестничную площадку к приоткрытой двери. Зелли широко ее распахнула.
— Это настоящая королевская спальня! — воскликнула она.
Микаэла вошла. Комната была высокая и просторная. Огромная кровать под голубовато-зеленым балдахином. Мебель серебристого оттенка, резные дельфины и русалки поддерживали столешницы из светло-розового мрамора. Высокие окна, в простенках зеркала в серебряных рамах, повсюду играли блики, словно в пронизанной солнцем воде.
Впечатление было поразительное, и Роберт, глядя на радостное лицо Микаэлы, чувствовал, что не зря вложил в дом столько души, ну и, конечно, денег.
— Нравится? — спросил он.
Взгляд Микаэлы был выразительнее любых слов. Она повела рукой, указывая на роскошную обстановку, и спросила:
— Почему ты сделал для меня все это?
Наверно, хотел бросить здесь якорь, — сказал Роберт, а может быть, как и тебе, мне нужно родное гнездо…
— Да, я понимаю, — серьезно проговорила Микаэла.
Глава пятая
Первое детское воспоминание — молитва, долгая, нескончаемая, а он стоит, закрыв глаза, с ощущением мучительного голода, от которого сводит пустой желудок.
17 
