18 
Пахнет овсяной кашей, аппетитно тянет жареным беконом, но молитве нет конца! Долгожданное «аминь» — а ему все не разрешают сесть за стол. Он ждет, глядя жадными глазами на заветную дверь в кухню.
— Покажи руки, Роберт. Уши плохо вымыты! Иди умойся снова…
Как ясно помнится внутренний протест, сдерживаемые слезы, непрестанный сосущий голод… И вечные запреты…
— Нет, Роберт, в цирк нельзя!
— Нет, сегодня, Роберт, ты останешься дома!
— Нет, Роберт, ты еще не сделал арифметику!
— Нет! Нет! Нет!..
Он был словно узник в темнице, связанный этим словом по рукам и ногам. И, конечно, не умел даже самому себе выразить, как все в нем противится этой жестокости, какую беспомощность он испытывает.
Наказаниям не было конца — за то, что шумит, неаккуратен, неопрятен, за невежливость, когда у него и в мыслях не было грубить.
Смутно он сознавал — наказывают вовсе не за проступки, а за что-то иное, ему неведомое, загадочное, но неразрывно с ним связанное. Не зная толком, в чем причина его бед, он, однако, догадывался — тут замешан кто-то еще, какая-то «она», обсуждали «ее» шепотом, но все равно от этого становилось не по себе.
— «Она» написала снова… «Она» сказала… Он говорит, «она» уехала… «Она» захотела…
Ненависть к ней сквозила во всем — во взглядах, в поджатых губах, в обрывках злобных фраз, которые носились по мрачным, облезлым комнатам.
С ним часто говорили об отце. Иногда он даже получал открытки с видами больших и некрасивых городов. Открытки читали вслух, сухие, неласковые фразы, ничего ему не говорившие.
— Тебе открытка от папы, — весело сообщали ему, чересчур весело.
И каждая открытка считалась событием.
— Как это мило! Видишь, отец постоянно думает о тебе… Почему думает? Потому, что любит тебя, милый мальчик. Ты ведь знаешь, папа любит тебя., .
— Почему не приезжает повидаться со мной?
— Тебе столько раз уже объясняли! Твой папа за границей. Он много работает, зарабатывает деньги, чтобы оплачивать твои уроки, игрушки, книжки. Он непременно когда-нибудь вернется, и он все время думает о своем сыне. Ты счастливый мальчик, у тебя такой добрый отец… Тебе выпало большое счастье.
Почему счастливый? Он искал этим словам подтверждение, но не находил.
Шли годы, и он возненавидел дом, где жил, — серый каменный дом, запущенный, одичавший сад.
Он не любил школу. Мальчишки смеялись над ним, ведь ему запрещалось играть в веселые детские игры, вызывала насмешки и одежда, которую его заставляли носить, — совсем не такая, как у других детей.
Своих теток, двух чопорных старых дев, единственных родственниц, которых знал, он боялся и тихо ненавидел, — ведь они были виновницами всех его бед.
Подрастая, Роберт стал замечать, как их передергивает от злости от одного лишь его присутствия, и он постепенно уяснил себе, что и они вызывают у него почти ненависть.
Дни тянулись за днями, серые, безысходные, как тоскливая вечность. Время превратилось в долгую череду наказаний, угроз, зубрежки текстов из Священного Писания.
И вдруг с ошеломляющей неожиданностью всему этому наступил конец. Перемену он, однако, почувствовал задолго до того. Стоило ему войти, как разговор обрывали, по дому ходили с еще более кислыми, чем обычно, физиономиями, голоса делались еще ворчливее. Это снова было связано с той, кого называли «она». А однажды Роберт случайно услышал непонятную фразу:
— «Она» подала в суд. Ей, конечно, не выиграть, но «она» может позволить себе нанять самого лучшего…
Остального он не разобрал, но все время пытался угадать, о чем речь, пока не бросил свои безнадежные попытки. Ведь ничего интересного с ним не может приключиться. Никогда!..
Как-то раз он вернулся из школы еще более подавленным и угрюмым, чем обычно. Мальчиков из их класса повезут на пикник, но только с разрешения родителей. Роберт знал, ему не позволят ехать, он, конечно, попросит, но не сомневался в том, какой ответ получит.
Он толкнул калитку, медленно побрел к входной двери и уже взялся за молоток, чтобы постучать, как вдруг с улицы донесся звук подъезжающего автомобиля.
Роберт обернулся, и, к его несказанному удивлению, машина остановилась у их ворот.
Шофер в ливрее открыл заднюю дверцу, и оттуда выглянула какая-то женщина. Роберт смотрел, не отрываясь. И вот она вышла из автомобиля.
Он ни разу не видел ее прежде, но по какой-то необъяснимой причине у него гулко забилось сердце. Как хороша собой была эта незнакомая дама, которая теперь шла к нему по дорожке! В жизни своей не видел Роберт никого прекраснее. Невысокая, в большой шляпе с перьями — какое-то чутье подсказало мальчику при всей его неосведомленности, что ее наряд красив и элегантен.
18 
