58 
– Вижу, что так и есть. Ваша машина только что подъехала. Должно быть, вы уже спускались, когда они позвонили и попросили вам передать.
– Видите, я успела.
– Идите в машину. Я положу вещи в багажник.
Она как-то странно почувствовала себя при виде лимузина. Не самого шикарного, но все-таки длинного, темного и сверкающего.
– Спасибо за все, Этан.
– Не за что. Хоть иногда заходите к нам.
– Обязательно.
Она скользнула в машину и взглянула на Джули и Люка. Водитель закрыл за ней дверь.
– Как-то мне не по себе. Простите, Люк, вы его знали, но мне не по себе.
– Я едва его знал. Но…
– Зато мы знаем Аша.
Лайла положила сумочку на сиденье.
– Но хоть день хороший. При мысли о похоронах мне всегда представляется дождь.
– Пари на то, что у тебя в сумке зонтик.
Лайла пожала плечами.
– На всякий случай.
– Если ты когда-нибудь окажешься на необитаемом острове, или в зоне военных действий, или в лавине, вспомнишь Лайлу и ее сумку, – с доброй усмешкой проговорила она, повернув лицо к Люку. – Если у тебя отрежут руку, она, возможно, что-нибудь найдет в сумке, чтобы ее пришить. Она однажды починила мой тостер отверткой длиной с мой мизинец и парой щипчиков.
– И без скотча?
– Он в сумке, – заверила Лайла. – Маленькая катушка. Может быть, вы дадите описание игроков? Кто там будет?
– Все там будут.
– Вся таблица?
– Вся или большинство из нее.
Люк заерзал, словно чувствовал себя неловко в темном костюме и галстуке.
– Они всегда съезжаются в связи с важными семейными событиями. Похороны, свадьбы, церемонии по случаю окончания университета, серьезная болезнь, рождение ребенка… Я не назвал бы дом отца Аша демилитаризованной зоной. Но чем-то весьма к тому близким.
– А что, бывают войны?
– Случаются. Иногда небольшие сражения. Но никаких глобальных конфликтов. На свадьбы собираются все. На последней мать невесты и отец подружки невесты подрались: вырванные волосы, исцарапанные лица, разорванная одежда, и зрители под конец были вынуждены окунуть их в пруд с карпами.
Люк вытянул ноги.
– У нас сохранилось видео.
– Ну и веселые же люди!
Лайла потянулась к крышке встроенного кулера и пошарила в нем.
– Кто-нибудь хочет имбирного эля?
Аш сидел в открытой беседке, увитой толстыми лозами глицинии. Нужно идти в дом, общаться со всеми, но хоть на несколько минут он может вдохнуть свежего воздуху? Побыть в покое?
Несмотря на размеры, дом казался душным, тесным и слишком шумным.
С того места, где он сидел, был виден изящный силуэт гостевого дома с многоцветным садом. Мать Оливера еще не выходила и заперлась вместе с невесткой, дочерью и теми, кого его отец шутливо называл стаей гусей.
Но это к лучшему, и у нее есть время искать утешения у этих женщин еще до похорон.
Он сделал все, чтобы обрисовать ей заупокойную церемонию. Только белые цветы, и казалось, их целые акры. Десятки белых стульев, расставленных рядами по длинному северному газону. Белая трибуна для ораторов. Выбранные ею снимки Оливера в белых рамках. Струнный квартет (Иисусе!), которому велено одеться в белое. Всех скорбящих просили одеться в черное.
Только волынщику было позволено одеться в цветное.
Он считал, и, к счастью, отец согласился, что матери необходимо дать все, что она хочет, если уж приходится планировать похороны своего ребенка.
Хотя он надеялся на небольшую церемонию, собралось больше трехсот гостей. Большинство членов семьи и несколько друзей прибыли еще вчера и теперь разошлись по всему дому с десятью спальнями, гостевому дому, дому у бассейна и саду.
Им нужно было поговорить, задать вопросы, на которые у него не было ответов, есть, спать, смеяться, плакать. Они всасывали каждую каплю воздуха.
Претерпев более тридцати шести часов всего этого, Аш только и мечтал что о своей мастерской, своем доме. И все же улыбнулся, когда его единокровная сестра Гизела, черноволосая красавица, вошла под тенистые плети. Села рядом и склонила голову ему на плечо.
– Я решила прогуляться, прежде чем сброшу Катрину с балкона Джульетты в бассейн. Но не уверена, что доброшу, так что прогулка показалась лучшей идеей. И нашла тебя.
– Гораздо лучшей. Что она сделала?
– Рыдала, рыдала, рыдала, рыдала. Она и Оливер почти не разговаривали, а когда открывали рты, то лишь для того, чтобы оскорбить друг друга.
– Может, поэтому она и плачет. Некого теперь оскорблять.
58 
