Особенно,... 
54 
Забавно было идти к венцу в таком наряде, но кружевная накидка будет смотреться на нем отлично. За прошедшие годы она приобрела пергаментный оттенок, так что снежно-белое платье никак не сочеталось с ней.
Пока священник разговаривал с Питером, я скользнула наверх. Там меня уже ждала Джинни, платье лежало на постели, а кружевную накидку она держала в руках. Пока я переодевалась, она что-то твердила мне мягким шотландским говорком, потом со слезами на глазах приколола накидку и отступила, бормоча благие пожелания и благословения.
Спускаясь по дубовой лестнице, я ощущала смущение и неловкость. Дед с Питером ждали меня в зале и, как только я появилась на лестнице, устремили на меня взгляды. Я спускалась неторопливо, держа в руке молитвенник, по словам Джинни принадлежавший моей матери. До слуха моего донесся голос деда:
— Наша порода! Макфиллановская!
Понятно было, что лучшего комплимента от него получить невозможно. На Питера я не смотрела, хотя чувствовала, что он смотрит на меня. Я вдруг почувствовала себя маленькой застенчивой девочкой, и мне вдруг захотелось убежать из замка… Мы шли длинными коридорами, они вели из замка к часовне. Когда мы оказались у двери, дед повернулся ко мне и предложил свою руку, и так, вдвоем, мы неспешно прошествовали к алтарю по проходу между сиденьями.
Древняя часовня встроена в сам замок; но так как единственная церковь в округе сгорела около десяти лет назад, ее посещают и местные жители, многим из которых, по словам священника, приходится преодолевать несколько миль по вересковым пустошам, чтобы посетить воскресную службу.
Сегодня здесь никого не было, только мы с Питером, дед, Манро и Джинни Росс, они были свидетелями нашего бракосочетания.
Я видела часовню при дневном свете, но теперь шторы затемнения на окнах были задернуты, и свет давали только свечи, стоявшие на алтаре и в большом канделябре из кованого железа, подвешенном к потолку. Такое освещение создавало ощущение таинственности, и я почти физически ощутила, что это крошечное помещение окутывает удивительная и чудесная атмосфера, освященная верой людей, когда-либо молившихся здесь.
Священник начал венчальную службу. Я взглянула на Питера и увидела на его лице строгое выражение и уже знакомую мне решительность, но, когда настало время брать меня за руку, я ощутила в его прикосновении волнение.
Тем не менее свои обеты он произносил ровным голосом, в то время как я говорила их негромко и взволнованно.
Священник благословил нас, и мы отправились в ризницу, чтобы сделать официальную запись. Когда следом за нами в ризницу вошла Джинни, я поцеловала ее и познакомила с Питером. Он говорил с нею очень ласково, а она все рассказывала о том, какой красавицей была моя мама и как всем им не хватало ее.
Потом мы вышли из ризницы, обменялись рукопожатиями с семейством Манро, и на сем церемония завершилась. Возвращаясь из часовни, я все вертела кольцо на пальце. Меня удивило уже то, что Питер вспомнил о нем и нашел время купить.
Казалось, что говорить не о чем, и потому я молчала, хотя мне так хотелось узнать, что думает Питер и не испытывает ли он те же самые чувства, что и я, — волнение и какое-то ощущение нереальности происходящего, как будто все происходит не со мной, а с другой особой, испытывающей странные и незнакомые чувства.
Когда мы вернулись в гостиную, дед распорядился, чтобы Манро принес нам бутылку портвейна, дабы выпить за наше здоровье. Дворецкий, надо думать, ожидал подобного распоряжения, так как почти немедленно явился с подносом, на котором стояли две бутылки — виски и старинного портвейна, какого, по словам Питера, в наши дни нельзя купить ни за какие деньги.
В гостиную вошел священник, и вместе с дедом они выпили за наше здоровье, а потом мы выпили друг за друга, на чем маленькая церемония завершилась, и разговор пошел более естественным образом.
Питер красочно рассказал о своем полете в Лондон, происходившем при весьма неблагоприятной погоде.
Затем я сказала, что мне надо подняться наверх и переодеться.
— Я просто боюсь испортить эту чудесную кружевную накидку, дедушка, — сказала я. — Более очаровательной вещи мне еще не приходилось видеть. Носить такую — особая честь.
К моему удивлению, дед обнял меня за плечи и сказал:
— Сегодня ты еще больше украсила ее, но смотри не подведи тех, кто надевал ее до тебя.
54 
