13 
— Только что? — не выдержал Малколм.
Его не на шутку заинтересовало, что она думает о нем, как, пожалуй, всякого, кто пожелал бы узнать чужое о себе мнение, но, помимо этого, любопытно было выяснить, насколько проницательна в своих суждениях эта странная девушка.
— Мне трудно сказать, — задумчиво произнесла Марсия. — Трудно определить, каким вы мне кажетесь...
Она нахмурила брови, пытаясь сосредоточиться, и посмотрела на него оценивающим взглядом. Его вопрос ничуть не смутил ее.
— Попытайтесь, — подбодрил ее Малколм. — Я хочу знать.
— Вы мрачны, — наконец сказала она. — Мрачны и многое испытали, если вы правильно поймете меня. Вам словно нанесли сильный удар, который оставил свой след. В вас чувствуется даже какой-то вызов, будто вы хотите доказать, что все это не совсем так.
Малколм с удивлением повернулся к ней. Итак, она все же наблюдательна. За непроницаемой надменной маской прячется способность размышлять! Ему вдруг стало боязно признаться себе в том, что нарисованный ею портрет, в сущности, верен.
— Не очень приятная характеристика, — только и смог сказать он, и самому стало стыдно за банальность своего ответа.
Марсия потянулась за одним из неаппетитных на вид пирожных, которые подали к чаю.
— Я полагаю, вы хотели услышать правду, — спокойно ответила она.
Переодеваясь к ужину, Малколм продолжал размышлять над ее словами.
«Вот как! Значит, я мрачен и потрепан жизнью». Что ж, это напрямик относится к нему.
И все же «мрачный» — слишком суровая оценка, он не хотел смириться с нею.
Быть грустным — это вполне нормальное состояние для человека. Но все в нем решительно восстало против определения «мрачный».
Марсия нашла отца в грязноватой гостиной пансионата с ворохом бумаг на коленях. Вид у него был расстроенный.
Она сразу догадалась, что отец просматривал счета за месяц. Зная, каким раздраженным он бывает в такие моменты, она хотела пройти мимо, но ей это не удалось.
— Итак? — резко остановил ее отец.
Марсия прекрасно знала, что он хотел этим сказать, но прикинулась непонятливой.
— Что? — невинно спросила она.
— Как идут дела? Есть какой-нибудь сдвиг? — спросил он.
— Право, папа! — воскликнула Марсия. — Неужели ты серьезно веришь в успех твоих махинаций? Я уже сказала тебе вчера, что не буду принимать в них участия, и слово свое сдержу.
— Посмотри на это, детка! — патетически произнес полковник, размахивая счетами. — Только посмотри, а потом уже говори, что мои махинации, как ты изволила это назвать, нелепы и неосуществимы.
— Но, папа, это повторяется каждый месяц! — в сердцах воскликнула Марсия. — И мамин чек пришел сегодня утром, как всегда, аккуратно.
— Это капля в море! — сердился полковник. — Мы по уши в долгах, и ты это знаешь не хуже меня. Жить так дальше невозможно.
— Что ж, — устало промолвила Марсия, явно привыкшая к такого рода сценам. — В таком случае мы должны вернуться в Лондон, где я найду работу. Мы поселимся в дешевых комнатах, где нас не будут так обсчитывать, как здесь, и тогда не придется терпеть ежемесячных унижений с оплатой счетов.
— Если ты считаешь, что жизнь в Лондоне дешевле жизни в Каннах, то глубоко заблуждаешься, — резко возразил полковник. — Я жил в Лондоне и знаю, чего это стоит.
— И еще, папа, — с горечью произнесла Марсия, — признайся, что тебе по душе такая жизнь и ты не собираешься ее менять.
— Здесь я хотя бы встречаюсь с приличными людьми, — оправдывался полковник. — Не думал, что ты будешь упрекать меня в этом.
— Но, папа, если бы я работала, у нас было бы больше денег, как ты этого не понимаешь? И ты смог бы стать, как когда-то, членом приличного клуба.
— Эта идея никуда не годится, — тоном, не допускающим возражения, сказал полковник. — Это мой категорический ответ тебе.
Отец попытался было удержать Марсию, но она, сделав вид, будто не слышит его, взбежала по узкой лестнице к себе в спальню.
Маленькая и неуютная, эта спальня, со стенами, выкрашенными в серый цвет, который предпочитали французы, выходила окнами на один из переулков. За задворками вдали виднелось море.
Лишь в этой комнатке Марсия находила уединение, могла расслабиться и стать самой собой.
Она заперла дверь, села на кровать и устало провела рукой по глазам и лбу.
Как изнурили ее эти попреки и сцены! К тому же совершенно бессмысленные.
13 
