Лёгкий, ненавязчивый романчик 
104 
— Спасти… меня? — растерянно пробормотала Сара.
Склонив голову на бок к внимательно глядя на собеседницу, нотариус мягко, по-дружески спросил:
— Как вас угораздило за него выйти?
— Он признался, что приехал с Севера, и обещал защитить меня от янки.
— Янки, — в голосе мистера Вудворта звучало нескрываемое презрение. — Когда они прибудут в Темру, ни налоги, ни что иное не будет иметь значения. Потому, мисс Сара, советую вам немедленно собрать оставшиеся ценные вещи, взять с собой преданных слуг и уехать.
— Куда?
— У вас не осталось родственников?
— Настолько близких, чтобы они поселили меня у себя и стали заботиться обо мне? Нет.
— По крайней мере, поезжайте туда, где пока относительно безопасно. Например, в Мейкон.
В голубых глазах Сары промелькнуло отчаяние.
— Я не могу оставить Темру! Она слишком дорога для меня.
— Мисс Сара, мне тяжело признаться в этом, но… вам не за что бороться.
— И все-таки я не уеду! Это… это моя земля!
Мистер Вудворт покачал головой.
— Никакая земля не стоит вашей жизни и чести. Иногда надо иметь мужество признать очевидное. Подумайте об этом. В ближайшее время мы вряд ли увидимся: янки подходят, и наши войска станут держать оборону на суше: вероятно, дороги будут закрыты.
Обратный путь был проделан в гробовом молчании. Сокрушительная новость подкосила Сару, и она не знала, что делать. Она не думала об отъезде, ибо это означало бы предать все, чем она жила с рождения, за что боролись ее предки.
В конце концов она решила начать с того, что по силам. Признать очевидное означало также сказать себе, что сейчас она нуждается в бывших рабах гораздо больше, чем они в ней.
В тот же вечер Сара направилась к негритянским хижинам. Кучка домишек застыла на фоне обнаженных полей и голых деревьев, чьи вершины, словно мечи, пронзали низкое небо. Ветер печально свистел и рвал подол ее платья; Саре было неуютно, зябко, тревожно, словно она очутилась в чужих краях и ее ждало тяжелое испытание.
Она принялась ходить от хижины к хижине, созывая негров, испытывая неловкость от того, что не помнит их лиц, не знает имен: до недавнего времени они были для нее безликой массой, обыкновенной рабочей скотиной.
На пороге одной из хижин Сара столкнулась с женщиной средних лет с величавой осанкой, надменно изогнутыми полными губами и нимбом черных курчавых волос над головой.
— Нэнси? Ты еще здесь?
— Да. И я, и моя дочь, — настороженно промолвила негритянка.
— Я думала, вы давно ушли, — растерянно проговорила Сара.
— Ушли бы, если б нам было куда идти.
За спиной Нэнси появилась та самая Лила, чьи уста некогда бесстрашно обвиняли Сару. Она была по-прежнему красива, хотя на ее лице лежала печать сурового терпения и нелегких дум.
Заглянув в глаза мулатки, в которых застыла темная, густая, будто патока, печаль, однако не было ни вражды, ни упрека, Сара наконец постигла истину. Она осталась одна — белая среди черных, — и у нее не было никого, на кого она смогла бы положиться больше, чем на этих незлопамятных, преданных, послушных, терпеливых людей, чьи предки строили дороги, рубили леса, обрабатывали поля — иначе говоря, создали этот край. И сейчас она была готова предложить им то, чего они никогда от нее не потребуют.
— Нэнси, ты можешь собрать полевых работников на площадке перед бывшим домом надсмотрщика? Я предложу им переселиться в пристройку к особняку — там хватит места для всех. Необходимо обработать поля и посеять хлопок. Не задаром. Если нам удастся сохранить землю — часть урожая достанется вам. Я даю это обещание как единственная хозяйка Темры.
Негритянки молчали. Сару не покидало ощущение, будто Лила ждет каких-то особых слов, и она добавила:
— Я была неправа, сослав тебя на плантацию и… велев наказать. Отныне и ты, и Нэнси будете работать в доме.
— Осталось слишком мало рабов, которые согласны и способны трудиться в поле. Такие, как Касси, туда не пойдут, не станут ни сеять, ни собирать хлопок. Потому мы поддержим тех, кто работает на плантации, — сурово произнесла Нэнси.
Увидев жалкую кучку полевых работников, добрую толику которых составляли пожилые негры и детвора, Сара едва не разрыдалась, однако они смотрели на нее, как дети на мать или бессловесные твари — на существо из высшего мира, хотя сейчас она была куда слабее и беспомощнее, чем они.
104 
