Госпитали, выстроенные по плану Киркбрайда, были хороши всем, кроме одного: их корпуса были настолько велики, а коридоры длинны, что дабы дойти из одного конца клиники до другого, персоналу требовалось не менее получаса.
Врачей и сестер не хватало, потому по ночам большинство из них дежурило близ палат с буйными больными, тогда как меланхолики были предоставлены сами себе.
Руби взяла Бриджит за руку и вышла в коридор. Пол холодил босые ноги; шаги казались бесшумными, словно по госпиталю брели не живые люди, а скользили бесплотные тени. В белых рубашках, с распущенными по плечам волосами и бледными лицами они впрямь походили на привидения.
Хотя окна казались огромными, мрак за ними был настолько плотным, что могло почудиться, будто стекла замазаны черной краской. Когда Руби и Бриджит свернули в другой коридор, стало светлее. По полу протянулись желтые полосы — отсветы одинокого фонаря, озарявшего пустынный двор.
Где-то слышались голоса — обитатели госпиталя жили своей ночной жизнью. Сколько раз Бриджит просыпалась от отрывистых натужных вскриков, невнятного бормотания, унылого плача, странного смеха и лежала в испуге, напряженно прислушиваясь, а порой до крови кусая губы!
Несколько раз она прокусывала кожу на обеих ладонях, отчего оставались следы, подобные стигматам. За такие проступки ее нещадно корили сестры и доктор Брин, а что ей хотелось испытывать меньше всего, так это чувство вины.
В такие минуты Бриджит понимала, что ее пребывание в этих стенах было вынужденным и что ей здесь вовсе не хорошо. Между тем атмосфера госпиталя успела проникнуть в каждую клеточку тела, превратив ее в послушное орудие непонятных сил.
Внезапно Руби вздрогнула и тихо зашипела: в противоположном конце коридора появилась сестра в длинном белом одеянии и высоком накрахмаленном чепце. Если об их ночной вылазке донесут доктору Брину, другой возможности попасть в запретную комнату не представится!
Жизнь научила Руби выкручиваться из любых ситуаций: она без колебаний толкнула дверь какой-то палаты и проскользнула туда, не отпуская руки Бриджит.
Тут же раздался истошный вой кого-то из напуганных неожиданным вторжением больных, и шаги сестры в коридоре сделались неумолимо частыми и быстрыми.
Руби выругалась сквозь зубы, потом легла на пол и заползла под одну из кроватей. Вопреки ожиданиям Бриджит последовала ее примеру.
Пока сестра дошла до палаты, пока она зажгла лампу, атмосфера немного разрядилась. Сестра успокоила дрожащую больную; к счастью, ей не пришло в голову обыскивать помещение и заглядывать под кровати.
Когда звук ее шагов стих вдалеке, Руби все также ползком покинула палату. Она поднялась на ноги лишь в коридоре и отряхнулась как мокрая собака.
— Сколько пыли! А ты молодец! Ну что, идем?
Бриджит кивнула.
Они поднялись по лестнице на следующий этаж и остановились у небольшой белой двери.
— Здесь.
Бриджит вздрогнула. Может, уйти, пока еще не поздно? Она уже привыкла к неизменности своего существования, равно как к отсутствию надежд. И все-таки что-то заставляло ее стоять на месте.
Руби возилась с ключом.
— О нет! Неужели не тот?!
Когда ключ тихо повернулся в замке, из ее груди вырвался вздох облегчения.
Комната была до потолка забита бумагами. К счастью, в окошко проникал слабый свет фонаря.
— Откуда ты знаешь, что искать? — спросила Бриджит Руби, которая шарила взглядом по полкам, где громоздились кипы документов.
— Твоя фамилия О’Келли. Так сказала одна из сестер.
Бриджит замерла. В ее сознании и сердце словно растопился кусок льда. Сопряженная с невыносимой болью память нахлынула бурной волной, и будто сами собой из ее уст прозвучали слова:
— Да, О’Келли. Айрин О’Келли. Бриджит звали мою мать. Только это было очень давно, в другой жизни.
Руби в изумлении обернулась.
— Ты вспомнила! Как же все просто! Ты права: за этими стенами совершенно другая жизнь!
— Ищи, — сказала Айрин, — я вспомнила не все.
— Ты помнишь, откуда ты?
— Я приехала из Ирландии.
— Кто упрятал тебя сюда?!
— Догадываюсь, но точно не знаю.
— В каком году? На документах проставлены даты — так было бы проще искать.
— Этого я не помню.
— Ты права: здесь нет времени.
Потеряв терпение, Руби свалила бумаги в кучу, а потом принялась лихорадочно раскидывать.