40 
Когда-то, в городке, гордящемся кафедральным собором, она точно так же жила по детскому расписанию и всегда знала, сколько часов может потратить на прогулку, на магазины, на сон, на визит к подруге. Теперь ей хочется сказать Терезе, что все это иллюзия, на самом деле месяцы проносятся вскачь, да и Люк вместе с ними, оставляя за собой череду своих бесчисленных подобий. Однако Тереза сейчас попросту не поймет этого. Тогда в разных часовых поясах жили Полина и Гарри. Ее дни были бесконечными, и каждый повторял предыдущий, а вот у Гарри… его дни состояли из чехарды семинаров, лекций, внезапных поездок в Лондон на запись радиопередачи, срочных встреч с теми или иными людьми по поводу статьи, или гранта, или вакансии. Идея, будто университетская жизнь течет тихо и размеренно, оказалась совершенно ошибочной. Гарри то носился как угорелый, то лихорадочно писал у себя в кабинете, и тогда его нельзя было беспокоить. Кампус тоже постоянно бурлил. Студенты протестовали то против положения в мире, то против того, что считали несправедливостью по отношению к себе. Гарри и его коллеги были вечно по уши в переговорах: телефонные звонки раздавались до поздней ночи, студенты заявлялись с ультиматумами прямо к ним домой…
Полина живо интересовалась происходящим, но вскоре поняла, что она — никто. Студенты, поглощенные своим праведным гневом, ее попросту не замечали. Гарри воспринимал дом с его обитателями как место, где тебя покормят и уложат спать. Он врывался в дверь, иногда оживленный, иногда замкнутый, ничего не зная о бесконечных днях Полины и долгих часах, посвященных раздумьям о его — такой другой — жизни.
Полина с Терезой идут по берегу пруда, бросают хлеб уткам.
— Папа? — взволнованно спрашивает Тереза, глядя на другой берег.
— Нет, — отвечает Полина. — Это чей-то чужой папа.
«Твой папа сейчас на Би-би-си, в большом доме где-то на Оксфорд-стрит, — думает Полина. — А может, и не там. Может, веселится в баре с незнакомыми мне закадычными друзьями или корпит над книгой в библиотеке Британского музея. Или он в постели с этой Клер, которая, в последнее время часто звонит и ничего не просит передать. Я не знаю толком, где твой папа. А между прочим, мамы твоих подружек обычно знают, где их мужья, и это наводит меня на определенные мысли, хотя твой папа, если с ним о таком говоришь, сердится и обижается. Твой папа объясняет, что он блестящий и талантливый молодой ученый — формулировки немного иные, но смысл тот же — и потому не обязан отчитываться за каждый свой шаг. Твой папа дает понять, что мои расспросы утомительны, а когда у меня вырывается намек на некую историю, он смотрит с укоризной — мол, сколько можно! И я чувствую себя виноватой, хотя и догадываюсь в душе, что он перекладывает все с больной головы на здоровую. В итоге я уже совершенно ничего не понимаю и думаю, вдруг у меня и впрямь паранойя — так твой папа говорит, когда считает себя несправедливо обиженным. Поэтому я не смею настаивать, и в конце концов твой папа лезет ко мне с ласками, потому что отлично знает, как заткнуть мне рот.
Беда в том, что я люблю твоего папу. Иначе, наверное, все было бы по-другому. Все мои сегодняшние муки — побочный эффект любви. Если любовь здесь правильное слово. Между прочим, еще один повод поразмыслить, поскольку мои чувства к тебе обычно тоже называют любовью, а к твоему папе я испытываю нечто совсем иное. Я убила бы всякого, кто тебя тронет; что касается твоего папы, то мне самой порою хочется убить его. Я им одержима. Думаю о нем круглые сутки. Но я на его счет не заблуждаюсь. Я вижу, что он самовлюбленный эгоист и ловкач. Когда я смотрю на твоего папу со стороны, он мне не слишком симпатичен. Да, не глупый, да, занятный, но нельзя сказать, что я им восхищаюсь. Я люблю его, а это совершенно другое. Разумные соображения и вообще собственная выгода — побоку. А ведь я неглупая женщина, по крайней мере, всегда так о себе думала. Мне страшно вообразить жизнь без твоего папы. Мне страшно вообразить его с другой женщиной. И потому твой папа всегда будет сильнее. Он может обезоружить меня одним-единственным взглядом.
Взять хоть последние выходные. Мы собирались поехать на машине к морю и устроить пикник. Ты любишь пикники. Я, кстати, тоже. Мы обе очень ждали этого дня. И вот в пятницу вечером, когда ты уже спишь, твой папа вдруг вспоминает, что забыл мне сказать: в субботу у него симпозиум в Лондонском университете. Очень важный, ни в коем случае нельзя пропустить. Я возмутилась. Может быть, чересчур резко, потому что на этой неделе снова звонила Клер и снова ничего не захотела ему передать. Наверное, твой папа уловил мое раздражение. Во всяком случае, он больше обычного сокрушался, что вынужден изменить планы, и всячески старался загладить вину. Достал бутылку вина, налил мне и себе по бокалу и рассказал, что летом снимет нам дом во Франции, а потом бросил на меня такой взгляд, от которого я совершенно теряюсь. Он долго смотрел на меня, и я совершенно растерялась, и мы пошли в постель известно зачем. Вот так и живем…»
40 
