Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
55 
Из открытого окна долетают голоса: Тереза говорит с Люком, он что-то отвечает на своем детском языке.
При звуке мотора Полина отрывается от утренней чашки кофе. Это машина Мориса. Он задним ходом выезжает на проселок. Пятнадцать минут девятого.
В десять тридцать почтальон опускает письма в ящик на воротах. Тереза не выходит, так что Полина относит почту в сад, где Люк скачет в надувном бассейне.
— Это все Морису, — говорит Полина о письмах.
— Морис в Лондоне до пятницы, — равнодушно отвечает Тереза.
— А… ясно. Я не знала, что он уехал.
— Мне казалось, я тебе говорила.
Голос все такой же ровный, и Полина чувствует, каких усилий стоит дочери ее беззаботность. Тереза напряжена, как струна.
— Может, и говорила. В любом случае, вот.
Полина кладет письма на скамейку.
— Спасибо.
— Если тебе понадобится моя машина, бери. Я все равно никуда не еду.
— Спасибо. Наверное, я чуть позже съезжу в поселок.
— Если я чем-нибудь могу тебе помочь, скажи.
Тереза смотрит на нее настороженно.
— Вдруг захочешь на время подбросить мне Люка.
— А… да, конечно, — отвечает Тереза.
До нее не достучаться — она полностью замкнулась в себе, ничего не видит в тумане собственной одержимости.
Полина уходит в дом.
Гарри и Полина в полутемной комнате. Она стоит как можно дальше от него, поскольку иначе не сможет сказать, что собралась. Темно, потому что за мыслями о предстоящем разговоре ей было недосуг включить свет. И вот наконец Гарри здесь, по-прежнему держит в руке плащ. Он так опешил от слов Полины, что не повесил уличную одежду на крючок в передней.
— Я тебе не верю, — говорит Полина. — Не верю и никогда больше не смогу верить. И я не могу жить в вечных подозрениях. Я люблю тебя и больше всего на свете хотела бы разлюбить.
14
Конец июля, пора зрелости. По обочинам колышется высокая сухая трава, зонтики борщевика уже давно не белые, а бурые. Пшеничное поле пожелтело. Вся местность — лоскутное одеяло из зеленых и выцветших квадратов, сшитое, как нитками, темными живыми изгородями. Деревья стоят пыльные и унылые. Сено убрали, и на стерне блестят черным пластиком огромные прессованные рулоны — замена бывшим стогам.
Лето в зените, год катится к концу. Куда подевалась весна? Только сейчас Полина видит, какие разительные перемены происходили у нее под носом, а она не осознавала их масштаба. Природа неудержимо мчится вперед, запертая в своем извечном круговороте.
Морис вернулся. Вечером Полина слышала его машину, но в окно не выглянула. Сегодня она видит его в саду — отец в кои-то веки гуляет с сыном. Держит Люка за руку, бросает ему мяч. Потом выходит Тереза, и Полина отводит взгляд от окна. Она не станет подглядывать. То, что там происходит, ее не касается. То есть, конечно, касается, и очень сильно.
На выходные снова приедут Кэрол и Джеймс. Тереза еще раньше сообщила об этом Полине — все с тем же мучительным равнодушием. Морису надо вместе с Джеймсом пройтись по девятой и десятой главам. Нет, они не могли сделать это в Лондоне, поскольку Морис сидел в библиотеке и брал интервью. И нет, Морис не может просто отправить Джеймсу текст, им надо подробно обсудить все вместе.
Не спрашивай, просит Тереза глазами. Взгляд отсутствующий, в нем нельзя прочесть никаких чувств. Не надо вопросов. Все хорошо. А если и нет, ты ничего поделать не можешь.
Полина берет телефонную трубку — третий раз за последние полчаса — и снова кладет на место. Звонить? Не звонить?
Раньше она отворачивалась. Не замечала намеков. Убеждала себя в том, что все это сплетни и нечестно по отношению к Морису их слушать. Ну были у человека романы когда-то давно. Ему сорок четыре, и он не давал обета целомудрия.
Старая приятельница сразу берет трубку:
— Да? Полина! Как я рада тебя слышать!
Не слишком любимая приятельница, которая знает Мориса много дольше и много ближе Полины.
У нее есть благовидный предлог для внезапного звонка после стольких лет перерыва. Сложный профессиональный вопрос, на который приятельница отвечает подробно и со вкусом. Наконец тема исчерпана, и разговор ожидаемо переходит к более личным материям.
— А как Морис? — спрашивает приятельница. — Боже мой, я до сих пор не могу вообразить его женатым.
В ее голосе сквозят сладострастно-томные нотки, которых Полина ждала и которые ей противны. Что ж, сама напросилась.
55 
