Она что-то собиралась добавить, но не добавила. Однако непроизнесенное читается в ее глазах. «Нет, это не про меня, — словно говорит Тереза. — У меня все иначе. Совсем иначе».
Вечер. Комбайн уехал, и наступившая тишина кажется неестественной. Ни ветерка, ни шелеста, только кое-где перекликаются птицы.
Полина идет к машине, где, кажется, забыла записную книжку. Книжки там нет. Полина вылезает из машины и видит Мориса, который выходит из дома.
Он идет к ней. Никаких околичностей вроде «Жаркий сегодня был день», только кривая полуулыбка, высланная вперед, словно парламентер с белым флагом.
— Возможно, нам стоит поговорить, — произносит Морис.
Полина оглядывает его с головы до пят:
— О чем нам разговаривать?
Морис смотрит на нее, потом чуть заметно пожимает плечами и уходит назад в дом.
15
Среди ночи раздается звонок.
— Полина? — спрашивает Хью. Голос словно и не его.
— Хью, у тебя все хорошо?
— Да… То есть… нет. Элейн умерла.
Полина сразу понимает, что произошло, и мгновение молчит. Потом:
— Ой… Как?
— Таблетки. Не знаю, где она их взяла. Я время от времени проверял. Ясно было, что есть такая опасность.
— Да. Понятно. — Полина судорожно ищет, что сказать, что сделать. — Хочешь, я приеду?
— Не прямо сейчас. Может быть, попозже. Сейчас всякая практическая суета. — Теперь голос у Хью более спокойный, просто усталый. — Похороны во вторник.
— Ясно.
Мысли разбегаются во все стороны. Бедная незаметная женщина. Одна в доме с таблетками. Хью. Похороны. Надо ли?.. Уместно ли ей прийти на похороны?
— Нет. — Хью опережает ее вопрос. — Не приезжай. Будет ее брат с семьей. У нее был брат, хотя мы с ним почти не виделись. И…
И больше никого, догадывается Полина. У Элейн не было друзей.
— И Марджери, — заканчивает Хью. — Она придет.
Нет, думает Полина, мне в любом случае не следует там быть. Но бедный, бедный Хью… У нее сжимается сердце.
— Как бы я хотела быть сейчас рядом!
— Может быть, если надумаешь выбраться в Лондон ближе к концу недели… Когда все будет позади. Меня это немного взбодрит. Но только если тебе не хлопотно.
— Ой, Хью, конечно, я приеду. Как насчет среды?
Они еще некоторое время говорят, затем Полина кладет трубку и долго лежит, думая про несчастную женщину, запертую в тюрьме своего невроза, и про Хью, который, возможно, горюет не о том, что произошло сейчас, а о чем-то очень давнем. Он никогда не рассказывал о женщине, на которой женился и которую потерял. Ему предстоит научиться жить без обузы, в силу привычки ставшей своего рода якорем. И это может оказаться нелегко.
— …так что я обещала встретиться с ним в среду, — объясняет она Терезе и — невольно — Морису.
Полина предпочла бы побеседовать с дочерью наедине, но Морис вошел на кухню в середине разговора, и пришлось выслушивать его сочувственное бормотание. Морис виделся с Хью раза два-три, и особой симпатии между ними не возникло.
— Да, конечно… — Тереза смотрит на Мориса.
— В среду… — повторяет тот. — Хорошо. Если я смогу перенести встречу на более ранний срок и выехать в понедельник, то к среде успею вернуться.
Полина резко поворачивается к нему.
— Мне надо встретиться с одним человеком в Фонде культурного наследия и посидеть в библиотеке, но я постараюсь сдвинуть все на день. Лучше не оставлять Терезу одну и без машины.
— Да уж, — говорит Полина.
Морис прячет глаза:
— Ладно. Сейчас пойду ему позвоню. Человеку из Фонда…
Он выходит.
Теперь Полина поворачивается к Терезе:
— Или поезжай с ним. Раз уж он все равно мотается туда-сюда. Как-то у нас не получается просидеть тут все лето безвылазно.
Она старается говорить беспечно, словно просто перебирает разные варианты.
— Нет, — отвечает Тереза. — Я об этом думала. Так будет только хуже.
Она уже отбросила всякое притворство.
Ее тон и выражение лица пугают Полину. Что-то еще произошло. Что-то случилось, какие-то слова сказаны.
— Я все равно не буду знать, где он и чем занят. А Люк будет плакать в машине, и столько всего придется тащить — кроватку, коляску… Сидеть и гадать, где Морис и когда он вернется, я с тем же успехом могу и здесь. — Дочь умолкает, нервно втягивает воздух. — Если будешь до отъезда звонить Хью, скажи, что я очень ему сочувствую.