Весь вечер он наслаждался этим зрелищем в мягком свете их каюты. И даже сейчас он видел гладкое совершенство ее кожи, в лунном свете уже не золотистой и блестящей, а беломраморной.
Он был совсем не против, чтобы она радовала его взор своей красотой, но очень даже против того, чтобы она дарила это удовольствие другим мужчинам на борту.
– Вам нужно что-то накинуть на себя, – сказал он и поспешно прибавил: – Чтобы не простудиться.
– Мне ничего не надо, – промолвила Венеция, не отрывая взгляда от волн с белыми шапками пены.
Потом она запрокинула голову, обратив лицо к луне, и сделала глубокий вдох, как будто упиваясь каждым мгновением этого величественного действа.
Без лишних слов граф снял с себя сюртук, накинул ей на плечи и прижал руками, чтобы не соскользнул.
Он, кажется, почувствовал, что по ее телу пробежала дрожь, но, возможно, ему показалось. Ничто другое не указывало на то, что она замечает его присутствие.
К ним подошел капитан.
– Позвольте предложить вам обоим спуститься в каюту. Мы вошли в Бискайский залив, здесь немного штормит.
– Но мне нравится плавать во время шторма, – возразила Венеция.
– Слово капитана – закон, любовь моя, – сказал граф. – Он хочет сосредоточиться на навигации, а не думать каждую минуту о нас.
Он чуть сильнее сжал руки, и ей ничего не оставалось, кроме как повернуться и пойти с ним к лестнице, что вела в их роскошную каюту.
Когда спустились, она сразу же направилась в свою комнату, но успела услышать, как щелкнул замок – это граф закрыл дверь, чтобы их никто не побеспокоил.
А потом она сбросила с плеч сюртук.
– Я помогу вам раздеться, – мягко произнес он.
– Что?
Она быстро повернулась и с тревогой в глазах воззрилась на него.
– Нет необходимости…
– Вы сможете расстегнуть это платье самостоятельно?
– Нет, – неохотно призналась она.
Граф развернул ее к себе спиной и начал аккуратно расстегивать крючки. Она чувствовала, как все ниже и ниже опускаются его руки. Когда они достигли талии, она подумала, что он сейчас ее отпустит, но не тут-то было. Вместо того чтобы отпустить ее, он наклонил голову и осыпал поцелуями ее обнаженные плечи.
Венеция вся напряглась, сердце ее тревожно заколотилось. Нежное прикосновение его губ расходилось нервной дрожью по всему ее телу. Венеция собиралась быть благоразумной, хотела найти способ держать его на расстоянии до тех пор, пока не почувствует, что готова. Решение это было продиктовано здравым смыслом.
Вот только предательское тело не хотело ничего знать про здравый смысл. Оно знало только то, чего ему хотелось. А хотелось ему прикосновений этого мужчины.
Пока она колебалась, его губы сместились ближе к ее шее, потом он привлек ее к себе, повернул и сильно прижал к груди.
Теперь Венеция почувствовала, что его сердце бьется так же сильно, как ее. Он был натянут, как тетива, собираясь взять то, что, как он считал, принадлежало ему по праву. Каждое уверенное движение его говорило об этом.
Чересчур уверенное!
Что-то внутри нее кричало: не позволяй! Он воспринимал ее как свою собственность, и, если позволить ему такое к себе отношение, битва будет проиграна навсегда. В его глазах она будет просто очередной женщиной, к которой можно относиться не лучше, чем ко всем остальным.
И с этой мыслью пришла уверенность, которая была ей так нужна.
– Нет!
Собрав всю вновь обретенную силу, она заставила его оторваться и отклонилась.
– Для этого еще рано, – охваченная отчаянием, воскликнула она.
– Рано приласкать жену в брачную ночь?
– Вы знаете, о чем я. Мне нужно время.
– Но вы ведь наверняка подумали обо всем этом, когда решили обманом выйти за меня, разве нет? – язвительно произнес он.
Конечно, он знал, что ничего такого она заранее не продумывала. Она представляла его абстрактно, но действительность ее оглушила. Защита ее дала сбой, и теперь ей оставалось только цепляться за соломинку чувства собственного достоинства.
Но она будет цепляться за нее изо всех сил, несмотря ни на что.
– Пожалуйста, отпустите меня. Немедленно, – решительно сказала она.
Граф замер и внимательно посмотрел на нее.
– Я восхищаюсь вашим мужеством, сударыня. Но вы не сможете меня остановить.
– Не смогу? А если я обращусь к вашей чести?
– Чем я запятнаю свою честь, приласкав собственную жену?
– Тогда к благопристойности, – вспыхнула она.