– Постарайся не терять голову, – внушала она Тимми. Можно было подумать, что она остерегает от опасностей жизни свою совсем еще юную несмышленую сестренку, а не мудрую, прошедшую суровую школу жизни женщину, которая была на десять лет старше ее, но у которой никогда не было романа с женатым мужчиной, и теперь она все время вспоминала об осторожности. Но какая тут осторожность, зачем она им с Жан-Шарлем, они летели навстречу друг другу как на крыльях. И когда четыре дня спустя Тимми возвращалась в Калифорнию, она чувствовала себя еще более влюбленной, чем раньше.
Все время полета до Лос-Анджелеса она спала, и когда вошла в свою квартиру в Бель-Эйр, ей показалось, что все в ней неузнаваемо изменилось. В Париже ее поразил удар молнии, и этой молнией был Жан-Шарль Вернье. Он все время звонил ей, звонил в любой час дня и ночи и говорил, как он ее любит. Ни он, ни Тимми не могли осмыслить, что произошло и почему, но не все ли равно, их жизнь осветилась, словно во мраке ночи они увидели мерцающий маяк. Они говорили, говорили друг с другом, смеялись, делились всем сокровенным, рассказывали друг другу обо всем, что они делали, о дорогих им людях, о своем детстве. Он был старшим в семье, где было еще четверо детей, заботился о родителях, помогал братьям и сестрам, ездил к ним, как только выдавалась малейшая возможность, и, кажется, готов был взять на себя ответственность за всех, кто живет на земле. По своему отношению к жизни он был истинный француз, немного старомодный и в высшей степени добропорядочный, сейчас его мучило чувство вины, в их роду никто еще никогда не разводился, раньше такое и представить себе было невозможно, а сейчас развод для него единственный выход. Тем более что он вдруг полюбил Тимми. В среду она улетела на Тайвань, и все эти дни они разговаривали по телефону по нескольку раз в день, признавались, что полюбили друг друга еще осенью, когда так подолгу беседовали после ее операции, обменивались бесконечными е-мейлами, посвящали друг друга во все подробности своей жизни, открывали друг в друге все новые качества. Тимми не понимала, во сне она живет или наяву.
– Такого просто не бывает, – говорила Тимми Жан-Шарлю вечером накануне своей поездки в Тайбэй, пытаясь сохранить хоть последние крохи здравого смысла.
– Как мы видим, Тимми, бывает, – невозмутимо отозвался Жан-Шарль. Он и сам все это время жил как в тумане. Сказал ей, что вчера чуть было не начал расспрашивать пациентку о ее предстательной железе, глядя в чужую историю болезни. А пациентка пришла обследоваться перед визитом к офтальмологу, потому что ей предстояла операция по снятию катаракты. И все эти дни они почти не спали и почти не ели. Ей было решительно все равно, что за конфликт разгорается на их фабрике в Тайбэе. Жила как во сне, а когда Дэвид и Джейд о чем-нибудь спрашивали ее, смотрела на них счастливыми, ничего не видящими глазами.
– Мне кажется, я потеряла рассудок, – призналась она как-то Жан-Шарлю с тревогой, когда они разговаривали по телефону. А на самом деле они оба потеряли рассудок в Валентинов день в Париже, когда он пришел к ней в «Плаза Атене». – Я всегда считала таких людей, как мы сейчас с вами, чокнутыми. Когда мне кто-то говорил, что влюбился с первого взгляда, я думала, что на него надо надеть смирительную рубашку. И вот теперь пожалуйста – сама влюбляюсь с первого взгляда.
Оба были счастливы, что именно его рекомендовал Тимми один из ее друзей, если ей вдруг будет нужно обратиться к врачу в Париже.
– Только влюбляетесь? – разочарованно спросил Жан-Шарль. – Я уже давно в вас влюбился. И думал, что вы тоже.
– Вы и сами это знаете, – прошептала она.
Неделю назад и он, и она были нормальными, здравомыслящими людьми, их заботила их карьера, они блестяще делали свое дело. И каждый был властелином своего мира. Сейчас Жан-Шарля тяготила обязанность принимать пациентов, а ее совершенно перестали волновать линии их следующих коллекций, и зимней, и летней. В мгновение ока мир моды оказался ей неинтересен, во всяком случае, гораздо менее интересен, чем Жан-Шарль. А ему тоже пришлось заставлять себя проявлять внимание к больным, принимать их, звонить, посещать в больнице. Единственным пациентом, которому он хотел уделить внимание, была Тимми, а она уже не была его пациенткой, во всяком случае сейчас. Он признался своему близкому другу – врачу-рентгенологу, который от души потешался над смятением Жан-Шарля, – что Тимми любовь всей его жизни, его половинка, он не понимает, как он мог жить до встречи с ней, и она тоже не могла понять, как жила до его бесконечных телефонных звонков и писем, в которых он ей рассказывал, как любит ее, как она ему дорога и какая она удивительная. Их накрыла лавина чувств, которые вдруг открыли им, как прекрасен и чудесен мир, и подарили то, без чего их жизнь была столько лет пуста и печальна, – надежду. Жизнь вдруг изменилась, они увидели все совсем другими глазами. Сейчас они не могли представить себе, как преодолеют расстояние, разделяющее их, возможно ли вообще соединить жизнь людям, которые должны отдавать себя без остатка своей работе. У него в Париже трое детей, которых он безгранично любит. Оба они связаны долгом и обязанностями, у него большая семья, с которой он соединен крепкими узами, и он даже еще не развелся. Нет, они поддались безумию, ни у нее, ни у него не было на этот счет ни малейших сомнений, – поддались безумию и бросают всем вызов.