Последние отзывы

  85  

Айсин захныкал, но Мэй не обратила на это внимания, лишь крепче прижала его к себе. Хорошо, что она примерно знала, куда ведет большинство дверей, успела изучить извилистые крытые переходы дворца, лабиринты тропинок в саду.

Она бежала вниз по крутым ступеням. На растущих вдоль спуска деревьях трепетала утренняя роса, а на ресницах Мэй дрожали слезы. Что-то в ней сгорело навсегда, и она знала, что никогда не станет прежней.

Тао не раз намекала, что Кун излишне внимателен к ней, пророчила, что Мэй не останется единственной женщиной в его жизни. Однако Мэй так любила сестру, что легко прощала ей эту нелепую, жалящую сердце болтовню. Теперь ей пришлось узнать, что это были не просто слова. Тао оказалась злым духом, способным к тысячам преображений, а Кун… Кун был обыкновенным мужчиной.

Кто может быть счастлив в этом изменчивом, раздираемом противоречиями мире? Залогов истинной любви не существует. Жизнь пуста и суетна, а женщина в ней — последнее существо, чувства которого заслуживают уважения. Мужчина палач, женщина — жертва, терзаемая ревностью, обманутая и преданная. Ее могут отвергнуть, прогнать, даже продать.

Возле ворот дежурила стража, но Мэй сказала, что обронила за воротами ценное украшение, и ей позволили выйти.

Солнце, висящее в просвете между двумя горными вершинами, светило прямо в глаза. Мэй сочла это за знак и побежала по дороге, моля богов послать навстречу какую-нибудь повозку.

Ей удалось добраться до Кантона на крестьянской арбе, и она направилась туда, где ее едва ли ждали: в дом своей тетки Ши.

У Мэй были кое-какие украшения, но не было денег, она ушла в чем была. Она нуждалась пусть в кратковременном приюте и небольшой передышке.

Мэй не знала, жива ли тетка, сохранился ли ее дом после того, как в Кантоне разгулялась стихия.

Дом стоял на месте, и тетка, почти не изменившаяся, встретила ее на пороге, привычно уперев руки в бока.

Ши оглядела племянницу с головы до ног. От нее не укрылись ни остроносые, пусть покрытые дорожной пылью, зато расшитые жемчугом башмачки, ни драгоценные шпильки в слегка растрепавшихся волосах.

— Пришла? Твое появление напоминает мне возвращение моей сестры Ин-эр. Тебя тоже прогнали?

— Нет, я ушла сама.

— Что это за ребенок?

— Мой сын.

— Что тебе нужно?

— Я бы хотела поговорить с Лин-Лин, если та еще служит в этом доме.

Поджав губы, Ши отступила на шаг.

— Входи.

Она позволила Мэй пройти в кухню, где та угодила в объятия Лин-Лин.

Айсин раскапризничался, но вскоре затих. Он устал от солнца, тряски в арбе, мелькания чужих лиц. Когда он заснул, мать осторожно положила его на скамью и с облегчением распрямила затекшие руки.

— Ты утомилась? — заботливо поинтересовалась Лин-Лин, прежде чем расспрашивать о том, как и почему Мэй вновь оказалась здесь.

— Да. Позволь мне выпить молока.

Жадно осушив чашку, Мэй рассказала кухарке, что привело ее в дом тетки.

— Неужели ты жила во дворце? — недоверчиво промолвила Лин-Лин.

— Да. Его великолепие таково, что даже звезды бледнеют от зависти. Но живущие там люди черствы и жестоки.

— Что ты намерена делать?

— Не знаю. Мне нужно спрятаться, только где?

— Дела твоей тетки плохи. Цзин умер, и ей больше не на что содержать этот дом. Наверное, она продаст его и переедет к кому-то из детей.

— А как же ты?

— Думаю, я окажусь на улице.

— Прежде я могла бы тебе помочь, а теперь сама нуждаюсь в поддержке, — вздохнула Мэй.

Пока они беседовали, к воротам дома Ши подъехал мужчина и спрыгнул с коня. Прошли времена, когда он робко бродил вокруг да около, высматривая, не появится ли та, которую он желал увидеть. Теперь он постучал в ворота так, что они едва не слетели с петель.

Спустя несколько секунд Ши ворвалась в кухню с воплем:

— Иди скорее! За тобой приехал твой господин!

У Мэй замерло сердце. В данном случае он не смеет ей приказывать. Он не бог, чтобы распоряжаться людскими жребиями. Она сама решит свою судьбу и судьбу сына.

Тем не менее, она заставила себя выйти наружу. Перед ней стоял Кун. Его взгляд был полон любви, муки и смертельной тревоги. Он протянул к ней руки, и вопреки всему Мэй почувствовала, как только что похороненный ею мир начинает возрождаться из пепла.

Эти продолговатые зеркальные глаза под угольно-черными ресницами, чувственно и вместе с тем чуть скорбно изогнутые губы, гладкая медовая кожа и эта родинка — росчерк судьбы — принадлежали ей и только ей.

  85