110 
Лидия была невысокой, смуглой, пробуждавшей чувственность девушкой с живыми манерами. Бог наделил ее многими талантами: она пела, играла на лютне, на арфе и на цимбалах и прекрасно танцевала. На мой взгляд, лицо ее портила поросль темных волос на верхней губе, но я слышал от мужчин с некоторым опытом в таких делах, что это скорее придает женщине особое очарование и вовсе не является недостатком. Она пришла и предложила себя Ричарду примерно за сорок восемь часов до того, как привели ее отца. Ричард принял девушку по-рыцарски, поднял с колен и сказал стоявшему рядом рыцарю: «Отведи эту леди к принцессе». И она провела всю кипрскую кампанию в обществе Беренгарии, Иоанны, Анны Апиетской и Кармелиты Авасольской. Эта девушка не играет никакой роли в моем повествовании, я так пространно говорю о ней здесь только для того, чтобы опровергнуть скандальные слухи, а еще потому, что ее присутствие в доме косвенно повлияло на мою собственную историю и на другую, с более далеко идущими последствиями. Лидия заменила меня как музыканта при дамах. Кроме-того, она была племянницей Леопольда Австрийского, который после ссоры с Ричардом обвинил того в скверном обращении с нею и в том, что он соблазнил и ограбил ее, отчасти объяснив этим свое поведение в отношении бывшего союзника.
Небезынтересно отметить, что Ричарду, которому женщины были глубоко безразличны, — единственно на кого он обращал внимание и с кем даже разговаривал, была Анна Апиетская, — пришлось иметь дело с двумя своими союзниками, отношения с которыми были омрачены инсинуациями, касавшимися женщин, — с Филиппом Французским и Леопольдом Австрийским.
Слухи о том, что Ричард распутник, имели под собой реальную основу. Репутация его отца в этом смысле была отвратительной, его брак с принцессой Наваррской — несчастным. Почему — объяснить мог бы один только Бог, который сотворил и соединил их. Миледи Беренгария была необыкновенно красива, и можно было допустить, что если не любовь, так похоть удержит Ричарда около жены на время, достаточное хотя бы для того, чтобы узнать и оценить ее. В миледи влюблялся каждый мужчина, хотя бы однажды увидевший ее, и большинство женщин, а женщины обычно не питают особого расположения к той, которая во многом превосходит их. И, разумеется, не было ничего ужаснее ее судьбы: мужчина, которого она любила, которого сама выбрала и за которого боролась, оказался невосприимчив к ее красоте и достоинствам. Может быть, так произошло именно потому, что она не умела, да и не желала, скрывать свою любовь. У Ричарда была какая-то порочная черта: он ценил только то, за что приходилось сражаться, и чем более жестоким было это сражение, тем более ценным для него был его объект. Прийти к нему и сказать: «Я пришла, бери меня», — значило остаться для него совершенно безразличной.
Дорогая Анна, когда вы будете читать эти строки, не удивит ли вас то, что я заметил, как порой он искал вашего одобрения? Вспомните, как часто, в тех редких случаях, когда Ричард осчастливливал дам своим обществом, он оборачивался к вам и спрашивал: «А что об этом думает Анна?» Или: «Анна, вам это может показаться интересным».
Однако свадебные празднества продолжались три дня, и уже три ночи они ложились в постель вместе. Миледи Беренгария получила так много — три дня и три ночи на Кипре, цветущей весной. И она стала королевой Англии и Кипра, потому что Бернар Байоннский после свадьбы короновал ее двойной короной и присвоил ей оба титула. Но она узнала о том, чего, как я думаю, не знал мир: Ричарда могло отнять у нее все что угодно, только не другая женщина. И он оставил ее, одинокую, неудовлетворенную, сбитую с толку, не имевшую оснований для ревности. Бог еще не создал такую женщину, к которой она могла бы ревновать. И, наверное, стоило пожалеть об этом! Отбросив покорность, раболепие и смирение, она могла бы продемонстрировать Ричарду другие стороны своего характера — жестокость, ярость, решимость, прятавшиеся под лилиями и белыми розами. Но ничего подобного не произошло, и их история продолжалась так, как я ее рассказываю.
На четвертый день, утром, с тем же самым по-детски демонстративным видом, подчеркивающим решимость удалиться в свой собственный мир, он вышел на конный двор, где Исаак в панике, а может быть, по рассеянности, оставил нескольких лошадей. Там были два боевых коня, ярко-желтый, по кличке Флейвел, и серый, Лайерд. Ричард решил выбрать одного из них для себя. Я интересовался лошадьми. Утро было ясным и теплым, и я вышел вместе с другими любопытными посмотреть, кого он выберет.
110 
