Поездка к матери всегда была эмоциональной, мы были очень привязаны друг к другу и точно знали, как у кого идут дела. Я знал, что она страшно одинока. И она знала, что я уже, так сказать, удобно устроился на наклонной плоскости. Но открыто мы бы никогда не признались в этом друг другу, что делало наши встречи крайне утомительными.
Вот и на сей раз мы снова состязались друг с другом в оптимистических новостях, полных веры в себя и в будущее.
– А что с твоими анализами крови?
– Они гораздо лучше, гораздо лучше, так говорит врач. А как дела у маленькой Флорентины?
– У нее все великолепно, она больше не маленькая, она уже наполовину взрослая. А скажи-ка, мама, ты действительно управляешься совсем одна?
– Да, тебе не надо обо мне беспокоиться, у меня ведь много соседок, они все за мной присматривают. А как у тебя с работой, Гери? Наверное, много дел?
– Да, я сейчас сильно загружен, мама. Но я всегда говорю: лучше слишком много работы, чем слишком мало.
И так весь вечер. От сплошных улыбок у меня начинались судороги в уголках рта, у нее, наверное, тоже. Но мы просто не могли иначе, мы должны были изображать друг перед другом полное благополучие.
Я подумывал, не рассказать ли ей про Мануэля, но потом решил, что это несколько преждевременно. Или запоздало на четырнадцать лет – с какой стороны на это посмотреть. Скорее всего, ее бы это напрягло – нежданно-негаданно вдруг снова стать бабушкой, а проявить себя в этой роли ей опять не удастся, хотя втайне она об этом всегда мечтала.
Так мы добрались до истории с пожертвованиями, которая, естественно, дошла и до маминых ушей и произвела на нее глубокое впечатление, это было ясно. Меня так и подмывало рассказать, что я сижу прямо на источнике серии благодеяний, но тогда бы мне пришлось исповедаться ей, что я уже два года работаю в «Дне за днем», веду там «Пестрые сообщения дня» и ковыряюсь в письмах читателей – от враждебных до тупых. В принципе, такую правду мама бы перенесла, но она ее поистине не заслужила.
– Должно быть, это чудесный человек, – сказала она.
Уже одной этой мысли было достаточно, чтобы в ее глазах открылись шлюзы. Мне нравилось, что мама никогда не плакала от жалости к себе, а всегда только из участия к другим. Она была образцовым примером человека, который никогда не думал о себе, а все только о других, который постоянно все отдавал и никогда ничего не брал себе. Проблема таких людей состояла в том, что запасы и резервы того, что они могли отдать, когда-то истощались – как раз потому, что они никогда ничего не могли взять. В мое хотя и короткое, но, видимо, самое лучшее время в отделе культуры «Рундшау» я этой теме – равновесию «брать» и «отдавать» – посвятил целое приложение, и мы даже провели небольшой симпозиум.
Поэтому я сказал:
– В своей жизни этот загадочный благодетель, наверное, много чего получал. А теперь он хочет что-то и вернуть.
Хотя я и понимал, что изрекаю очевидные вещи, но мне хотелось чем-то утешить маму, поскольку ей уже больше нечего было отдавать.
– Да, но разве это не чудесно, Гери, что он это действительно делает?
Она была неисправима.
– Да конечно же чудесно, мама. В первую очередь тем, что он делает это анонимно, это самое необычное, – ответил я.
«Эфтеркланг» и послезвучие
Вечером я наконец послушал этот диск под названием «Пирамида». Вначале я хотел для этого налить себе виноградной водки, чтобы снова вымыть из себя чувства, которые всегда поднимаются во мне после посещения мамы. Но потом у меня вдруг возникла потребность проверить себя: смогу ли я сказать «нет» алкоголю, просто шутки ради. И вот я достал бутылку из шкафа, поставил ее на столик около дивана, посмотрел на нее и сказал:
– Нет!
…Бутылка была пуста. К счастью, в холодильнике еще оставались две банки пива.
«Эфтеркланг» вверг меня в странное настроение. Сам бы я ни за что не стал слушать такую музыку. В ней часто приходилось ждать минутами, пока что-нибудь произойдет, а там глядь – уж и трек заканчивался. Я бы лучше послушал Брюса Спрингстина, Нила Янга, The Smiths, The Cure, Joy Division, Ника Кейва, Тома Уэйтса и все такое. Во-первых, это были мои музыкальные корни, а во-вторых, эти ребята были приблизительно такого же человеческого склада, что и я, с тем лишь различием, что они писали и играли зонги о неисполненных обещаниях и ежедневных унижениях, а я жил в них.
«Эфтеркланг» звучал совсем иначе. Мне пришлось погуглить, чтобы узнать, в чем там у них дело, и мои подозрения подтвердились. Эти музыканты, родом из Дании, ставили в основном на мистику, обособленность и одиночество. Альбом «Пирамида» они снимали в разрушенных промышленных сооружениях бывшего советского рудника, в местечке Пирамиды на Шпицбергене – то есть если смотреть из задницы мира, то прямиком дальше. До такого надо было еще додуматься.