Последние отзывы

  150  

Я засмеялась, когда Лука переступил порог и вздрогнул от громкого треска — кто-то особо застенчивый рассыпал по полу орехи. Этот древний обычай сохранялся, как правило, в королевских семействах, таким способом заглушались стоны страсти. Мы наскоро размели орехи по углам, надежно заперли дверь и принялись раздевать друг друга. Я расшнуровала тяжелые рукава Луки, он — мои. Мы действовали неспешно, торжественно, поскольку еще ни разу не видели друг друга полностью обнаженными и в самом моменте присутствовало нечто священное. Меня очаровало тело Луки, в особенности черные волосы на груди и ниже пупка, где они росли ромбом.

Я взяла его за руку, собираясь увлечь в постель, но он не поддался и указал на кувшин и два бокала, оставленные на ночном столике. Под одним из них лежала записка — как ни странно, это было поздравление от графа Джироламо. К нашей радости, в кувшине оказалось отличное римское вино.

— Это знак, — весело сказал Лука, наполнил бокал и протянул мне, сидящей на неровном, скверно пахнущем матрасе.

Я покачала головой, улыбнулась и спросила:

— Какой еще знак?

— Я должен сначала тебя напоить. Ведь ты же девственница. Надо сделать так, чтобы ты не почувствовала боли.

Я засмеялась, привалилась к жесткому деревянному изголовью кровати и заявила:

— С этим ты уже опоздал. Я и так пьяна.

— Значит, надо сделать тебя еще пьянее.

Он присел на кровать рядом со мной, мы подняли бокалы, но не успели осушить их. Когда Лука наклонился надо мной и поцеловал, я поставила на пол свой бокал и ответила мужу тем же. Начав, я уже не могла остановиться.

Скоро Лука опустился на меня всем телом и шепотом спросил:

— Ты готова?

Я была готова.

Я слышала много рассказов о потере невинности, сама же могу заявить следующее: я почти не ощутила боли, а скоро и вовсе забыла о ней, растворяясь в неземном наслаждении.

Точно так же, как это было в потайном кабинете в Риме, Лука зажимал мне рот ладонью в безуспешной попытке заглушить мои крики.

Первые недели замужества я проводила ночи с Лукой и возвращалась в спальню госпожи только под утро. Каждый вечер я засыпала, вдыхая вселяющий успокоение запах чернил, пергамента и мужского тела. Лука зажигал лампу, ставил ее на конторку на колесах, накрывал своей шляпой, чтобы свет не резал мне глаза, и садился за работу, как это делал мой брат. Я никогда не спрашивала, что он пишет, а муж не рассказывал мне об этом.

Как-то раз я проснулась и увидела, что лампа уже погашена. Лука открыл ставни и стоял под маленьким окном в полоске лунного света, игравшего на волосах. Я смотрела слипающимися глазами, как он вытянул руку и нарисовал в воздухе пятиконечную звезду на фоне южной стены. Я лежала неподвижно, едва дыша, а он замыкал круг, двигаясь от стены к стене с большой осторожностью, чтобы не натолкнуться на мебель и не разбудить меня.

Наблюдая за ним, я чувствовала, как меня переполняют любовь, стыд и ужас. Любовь, потому что я знала, что Лука видел ангела. Значит, сердце моего мужа так же чисто и благородно, как и брата. Стыд — потому что мне было известно, как Маттео желал моей встречи с ангелом, но я не смогла, а ужас…

Да, я боялась того, о чем ангел может попросить Луку, и еще больше — того, с чем он однажды придет ко мне.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Гораздо легче никогда не знать богатства и власти, чем иметь то и другое в избытке, а затем лишиться всего. Но все равно первые четыре года в Форли стали для меня по-настоящему счастливыми, потому что рядом был Лука. Крохотная неудобная комната, которую нам выделили, была для меня куда более желанным прибежищем, чем все роскошные спальни Милана и Рима, в которых я когда-либо ночевала с Катериной. Моя госпожа нуждалась во мне сильнее, чем раньше, но была великодушна и часто позволяла мне оставаться с Лукой до самого утра. Однако было много ночей, когда прежние темные страхи одолевали ее, она снова и снова вспоминала жуткие мгновения, когда отца убивали у нее на глазах. В таких случаях я оставалась рядом с Катериной, чтобы утешить ее.

Враждебность, какую графиня ощущала к своему вечно пьяному супругу, все росла, поскольку Джироламо, совершенно раздавленный падением с вершин власти, отказывался обсуждать с ней недостаток средств. Сначала Катерина пыталась ремонтировать старый дворец, придать ему римский блеск, но скоро поняла, что у нее попросту нет денег. Четыреста сорок дукатов, вывезенных из Рима, ушли почти полностью, а оставшиеся средства приходилось тратить на еду и питье.

  150