Последние отзывы

  75  

Ванноцца не стала приседать в реверансе, потому что прижимала к себе голого полугодовалого младенца, который не позволял делать широких движений, и ограничилась вежливым кивком. Она внимательно, серьезно рассмотрела нас, женщин, и стала пересаживать младенца на другую руку, чтобы он не тянул за ожерелье. Тут я заметила у нее на пальце золотое обручальное кольцо. Его надел ей не Борджа, а какой-то другой мужчина.

Родриго назвал ей наши имена, и я снова вспомнила Бону. Если бы она знала, что меня только что познакомили с любовницей кардинала и его сыном!

— Ваше сиятельство!.. — произнесла Ванноцца мягким низким голосом, призванным услаждать слух мужчин, но едва слышным в шуме толпы, затем кивнула мне: — Мадонна Дея!..

— А это наш милый крошка Джованни, будущий капитан папской армии! — сказал Борджа, лучась отцовской гордостью и забирая младенца из рук Ванноццы, но, заметив, что Джироламо нахмурился, прибавил: — Пусть он учится на твоем блистательном примере! — Не обращая внимания на полотенце, которое Ванноцца подсунула под голого младенца, он поднес смеющегося Джованни к лицу и осыпал его звучными поцелуями.

Ванноцца наблюдала за этой сценой с полным равнодушием, затем перевела взгляд на старшего сына, который ревниво следил за отцом, и спросила:

— Чезаре, ты не мешал отцу?

Чезаре захныкал, но Борджа качнул головой, веля ему перестать, и успокоил Ванноццу, ответив запросто:

— Он вел себя вполне достойно.

После чего Родриго все-таки передал обоих детей мадонне Адриане и Ванноцце, и они сейчас же исчезли.

Живя в замке Павии и палаццо Риарио, я успела привыкнуть к роскоши, но никогда раньше не видела таких просторных залов, столь чудесного мрамора, яркой испанской керамики и невероятного количества золота в виде ваз, ложек, кувшинов, статуэток, чернильниц, ламп, тарелок и канделябров, выставленных повсюду. Мне не доводилось видеть столько гобеленов — почти все они блестели золотой нитью — и кроватей для дневного отдыха с пологом, достаточно широких, чтобы вместить двоих, обтянутых бархатом, атласом с кистями и даже ярко-красным шелком. Нас провели мимо портретов в тяжелых золоченых рамах, на которых были изображены знаменитые предки Борджа — он родился в Испании, в числе его родни был даже Альфонсо Великий, первый король Неаполя, — и доставили в пиршественный зал. Столы здесь ломились от испанских вин и наливок, от многочисленных диковинных угощений, среди которых оказался даже жареный павлин с роскошным хвостом — перья были мастерски вставлены в приготовленную птичью тушку.

Борджа сумел сесть рядом с Катериной. От госпожи меня отделяли французский посол — обворожительный, изысканный мужчина — и его помощник — яркий молодой человек атлетического сложения с тугими светлыми локонами. Поэтому я не слышала всего, что Борджа говорил графине, но его тон был явно игривым. Катерина хохотала, запрокидывая голову, купаясь во внимании хозяина, а испанский кардинал открыто кидал на собеседницу плотоядные взгляды и то и дело подливал вина в ее кубок. Он даже сказал ей нечто настолько скабрезное, что она засмеялась, тут же громко ахнула и зажала рот рукой, но было уже поздно.

Я решила, что мне пора вмешаться. Однако одного мрачного взгляда Джироламо, сидевшего через несколько человек от жены, хватило, чтобы она убрала ладонь ото рта и с достоинством выпрямилась. Борджа заметил это, после чего их разговор немедленно принял более спокойный характер.

После угощения мы перешли в другой зал, освобожденный от всей мебели. Снова появились музыканты с флейтами и тамбуринами, и Борджа повел свою кузину Адриану в плавной паване. За ними пошли Катерина с Джироламо, которых чествовали в этот вечер. В память о Маттео я отказалась от всех приглашений на танец.

Затем музыканты исполнили несколько бодрых гальярд^[6] и сальтарелл^[7] с прыжками. Джироламо выглядел неуклюже и скрылся в толпе после первого же танца. Катерина, танцевавшая прекрасно, нашла себе достойного партнера в лице Родриго Борджа. Она несколько раз танцевала с ним и с месье Жераром, как он сам себя называл, — молодым французом с тугими молочно-белыми локонами.

Беседуя с женой французского посла, надменной молодой герцогиней с поразительными зелеными глазами, которые подчеркивало ее изумрудное атласное платье, я заметила, как в зал вошла молодая женщина. Она старалась не привлекать к себе внимания, пробираясь вдоль стен, между слугами в пурпурно-желтых ливреях, но не увидеть ее было невозможно. Женщина была одета как турчанка, тело ее скрывала пурпурная накидка, а на голове у нее сияло покрывало того же цвета, перехваченное над бровями серебристой лентой так, что видны были только подведенные сурьмой глаза.

  75