Рис остановился, стараясь заглянуть в её напряжённое лицо.
— Ты ведь в курсе, что это делается без одежды? — спросил он мягко.
— Могу я, по крайней мере, остаться в сорочке?
— Ага, если тебе так проще.
Пока он продолжал расстёгивать корсет ловкими движениями, Хелен ждала в напряжении, стараясь сосредоточиться на чём-то другом, помимо того, что происходило в этот самый момент. Потерпев неудачу, она собралась с духом, чтобы взглянуть на него.
— Вы очень опытны в этом, — сказала она. — Часто раздеваете женщин? То есть… я полагаю, у вас было множество любовниц.
Он еле заметно улыбнулся.
— Не больше одной за раз. Откуда тебе известно о любовницах?
— У моего брата Тео была любовница. Мои сёстры как-то подслушали спор между ним и нашим отцом и рассказали об этом мне. Кажется, отец сказал, что любовница Тео слишком дорого ему обходилась.
— Любовницы, как правило, дорого обходятся.
— Дороже, чем жёны?
Рис взглянул на её левую руку, нерешительно задержавшуюся на его рубашке. Лунный камень, казалось, излучал свет.
— Дороже моей жены, во всяком случае, — сказал он с оттенком сухой иронии. Достигнув собранных на затылке волос Хелен, он освободил их от блестящих чёрных гребешков, позволив изящным локонам заструиться по её плечам и спине. Почувствовав трепет Хелен, он провёл рукой в успокаивающем жесте вдоль её позвоночника.
— Я буду нежен с тобой, cariad. Я обещаю облегчить тебе боль насколько это возможно.
— Боль? — отпрянула от него Хелен. — Какую ещё боль?
— Боль девственницы, — он одарил её тревожным взглядом. — Ты ничего не знаешь об этом?
Она напряжённо помотала головой.
Рис выглядел смущённым.
— Говорят, что она незначительная, что… что… Чёрт, женщины что, не говорят о таких вещах? Нет? А что на счёт момента, когда у тебя начались месячные? Как тебе это объяснили?
— Моя мать ничего не рассказывала об этом. Я совсем не была готова к этому. Я была в замешательстве.
— В замешательстве? — повторил он сухо. — Это, вероятно, напугало тебя до смерти.
К удивлению Хелен, он медленно притягивал её к себе, пока не прижал крепко к своей груди, положив её голову себе на плечо. Не привыкшая к такому бесцеремонному отношению она напряжённо застыла в его объятиях.
— Что ты сделала, когда это произошло? — услышала она его вопрос.
— О, я не могу обсуждать это с вами.
— Почему нет?
— Это было бы неприлично.
— Хелен, — сказал он мгновение спустя. — Я хорошо знаком с реалиями жизни, в том числе и с тем, как устроен женский организм. Без сомнений джентльмен бы о таком не спросил. Но мы оба знаем, что я к таковым не отношусь.
Он поцеловал чувствительное местечко чуть ниже её уха.
— Расскажи мне, что произошло.
Поняв, что он не собирается отступать, она заставила себя ответить.
— Я проснулась как-то утром с… с пятнами на моей ночной сорочке и простынях. Живот ужасно болел. Когда я поняла, что кровотечение не останавливается, я очень испугалась. Я подумала, что умираю. Я побежала, чтобы спрятаться в углу читальной комнаты. Тео нашёл меня. Обычно он проводил всё время в школе-интернате, но в тот раз приехал на каникулы. Он спросил, почему я плачу, и я рассказала ему.
Хелен сделала паузу, вспоминая её покойного брата со смесью нежности и печали.
— Большую часть времени Тео был холоден со мной. Но в тот день он был очень добр. Он дал мне свёрнутый платок, чтобы… чтобы подложить, куда нужно. Он нашёл плед, чтобы обернуть его вокруг моей талии, и помог мне вернуться в комнату. Затем он отправил ко мне горничную, чтобы та объяснила, что со мной происходило, и как пользоваться… — смутившись, она остановилась на полуслове.
— Гигиеническими прокладками? — подсказал он.
Её пристыженный голос утонул в его жилете:
— Откуда вы знаете об этом?
Она почувствовала, как его губы растянулись в улыбку около её уха.
— Они продаются в фармацевтическом отделе универмага. Что ещё тебе рассказала горничная?
Несмотря на всю её нервозность, Хелен почувствовала, что начинает расслабляться в его объятиях. Он был таким большим и тёплым, и от него исходил такой чудесный запах: смесь перечной мяты, мыла для бритья и приятного древесного аромата, напоминающего свежесрубленное дерево — абсолютно мужской аромат, который каким-то образом был захватывающим и успокаивающим одновременно.