Особенно,... 
102 
— Чудесно. Давайте вместе пообедаем?
— Сегодня? — удивилась такой спешке Беттина. Торопиться было не в его правилах. За обедом она все узнала. Они сидели в тихом уголке ресторана «21», ели салат из шпината, бифштекс и беседовали. Беттина очень удивилась, услышав то, что он ей сообщил.
— Итак, вот мое предложение, Беттина. Что вы об этом думаете?
— Не знаю, что и сказать.
— Зато я знаю. Поздравляю вас, — и он от души пожал ей руку. — Полагаю, вам придется туда поехать. Но не сразу, у вас еще есть время. Они предполагают приступить к работе в середине июля.
Все складывалось удачно: к этому времени как раз надо освободить квартиру. Однако Беттина не спешила дать согласие. После слов Нортона у нее в голове все пошло кругом. Она едва дождалась конца обеда, поблагодарила Нортона и помчалась в редакцию. Там она нашла Олли, писавшего театральное обозрение.
— Мне надо поговорить с тобой, — начала она, не скрывая своего волнения.
Олли забеспокоился:
— Что-нибудь произошло? Что-то с Александром? Беттина, говори скорее…
Она отрицательно покачала головой.
— Нет-нет, ничего плохого не случилось. Я только что обедала с Нортоном. — И, прямо взглянув Оливеру в глаза, она выложила: — Мне предлагают делать фильм по моей пьесе.
— По какой? По только что написанной?
Он был так же ошеломлен, как и она.
— Нет, по первой.
Пакстон наконец взял себя в руки и с улыбкой произнес:
— Не беспокойся, скоро предложат и по второй.
— Олли! Перестань! Послушай, что мне делать?
— Как что, глупая? Немедля соглашаться. Они хотят, чтобы ты написала сценарий?
Беттина кивнула, а он радостно воскликнул:
— Слава Богу, свершилось! Сегодня большой день, крошка!
А ей все хотелось спросить: «А как же ты?» Она печально посмотрела на него и сказала:
— Но мне придется поехать в Голливуд и оставаться там все время, пока идет работа над фильмом.
Полгода истинного счастья. Теперь она поняла, как привязалась к Оливеру и что он для нее значит.
— Не огорчайся, — утешал он ее. — Это же не конец света.
— Знаю. Но я подумала… — и она замолчала.
— Что подумала? — Оливер не мог понять, в чем дело.
— Да так, ничего особенного.
— Нет уж, скажи.
Беттина вскинула голову.
— Олли, я понимаю, что надо ехать. Но я не хочу разлучаться с тобой.
— А кто сказал, что мы должны разлучаться? — он говорил почти шепотом, потому что вокруг работали люди.
— Я ничего не понимаю, — шепнула она в ответ, — как же твоя работа?
— Брошу работу. Уволюсь. Что такого? Подумаешь, большое дело!
— Ты спятил? Ведущий театральный критик…
— Будет тебе. Я же говорил еще полгода назад, что давно оставил все эти мальчишеские амбиции. Перед тобой действительно открывается блестящая карьера, а мне хватает того, что мы любим друг друга. Я с радостью уйду с работы и поеду за тобой.
Беттина грустно покачала головой.
— Это несправедливо.
Он стиснул ей ладонь.
— Вспомни строчки своего отца. Нельзя упускать мечту. — И он еще крепче сжал ей руку. — Ты и есть моя мечта.
Она благодарно посмотрела на него.
— Но как же твоя работа?
— Не беспокойся обо мне. Найду себе что-нибудь. Может, вернусь на старое место.
— Разве ты хочешь этого?
Он беззаботно пожал плечами и с улыбкой сказал:
— А почему бы нет?
Ее поразило, что он с такой легкостью готов был отказаться от теперешней работы, и она была ему очень благодарна. За четыре месяца совместной жизни она успела убедиться в том, что у нее было гораздо больше честолюбия, нежели у него. То, что он ей сказал о своей цели в жизни, оказалось правдой. Он хотел приличную работу, любящую женщину и впоследствии, может быть, детей. В Александре он души не чаял, но Беттина знала, что ему хочется своих детей.
— Ты думаешь, надо соглашаться?
— Ты в своем уме, Беттина? Звони Нортону сию же минуту!
Она кротко наклонила голову и лукаво улыбнулась.
— Я дала согласие еще за обедом.
— Ах ты, плутовка. Когда двигаться в путь? — спросил он, понизив голос.
— В середине июля.
Пакстон кивнул, она поцеловала его и ушла из редакции.
Тем же вечером Оливер позвонил из дома своему прежнему шефу в Лос-Анджелес, и через два дня последовал ответный звонок. Оливеру предлагали работу в лос-анджелесской газете, причем место явно выигрывало по сравнению с тем, какое у него было до отъезда в Нью-Йорк, но, без сомнений, уступало завидному положению театрального обозревателя «Нью-Йорк Мейл». Беттина чувствовала себя виноватой, но Оливер, заметив это, не позволил ей печалиться. Он усадил ее рядом с собой на диван, стоявший в отделанной деревянными панелями уютной библиотеке, и, поглаживая ее золотисто-каштановые волосы, проникновенно сказал:
102 
