Последние отзывы

  25  

Не то чтобы она постоянно раздумывала над этим.

Пейтон переключила свое внимание обратно на Лейни, которая уже планировала, где впервые встретятся Новая Пейтон и Идеальный Чейз.

– Это должны быть напитки, а не кофе, – говорила Лейни. – Избыток кофеина делает тебя язвительной.

Пейтон взглянула на подругу, обиженная ее замечанием.

– Язвительной?

Стук прервал их беседу, и в открытой двери показалась голова Ирмы.

– У меня на линии твоя мама. Перевести звонок на твой телефон?

– Почему моя мать звонит тебе?

Ирма неловко прочистила горло.

– Она сказала, что размышляла обо мне и… хм… хотела обсудить кое-что, прежде чем я соединю ее с тобой.

– И что же она с тобой обсуждала? – поинтересовалась Пейтон.

– Твоя мама спросила, думала ли я когда-нибудь о том, чтобы создать профсоюз секретарей.

Пейтон закатила глаза. Мамуля уже миллион раз проделывала разные штучки, заставляя женщин бороться за свои права. Очевидно, Ирма  намечена новой жертвой.

Пейтон помахала вслед Лейни, которая уже шла к выходу, и попросила Ирму соединить ее с матерью. Собравшись с духом, Пейтон подняла трубку.

– Привет, мам.

– Привет, сестра, – последовало привычное обращение. По мнению Лекс Кендалл (раньше – Александры, но она посчитала это имя чересчур буржуазным), все женщины являлись сестрами в этом мире.

– Как моя девочка? – спросила Лекс.

– Отлично, мам. Я услышала от Ирмы, что ты опять пытаешься собрать войска на борьбу с Мужчинами.

– Так и знала, что ты обидишься, если я позвоню ей.

– И все-таки позвонила.

– Просто подумала, что она и другие сотрудницы вашей фирмы могут захотеть узнать о своих правах. Не каждая из них получает зарплату, выражающуюся шестизначным числом.

Пейтон вздохнула. Ее мать, единственная из всего окружения Пейтон, была недовольна финансовым преуспеванием дочери.

– У Ирмы возникли бы большие неприятности, если бы кто-нибудь посторонний услышал ваш разговор и превратно истолковал. Ты забыла, что я занимаюсь вопросами трудового права?

– Нет, не забыла, – процедила мать таким тоном, словно только что вспомнила о каком-то гнусном преступлении, совершенном много лет назад единственной дочуркой. И, по убеждению Лекс Кендалл, грех Пейтон был в самом деле вопиющим.

Она сделалась яппи – процветающей городской карьеристкой.

Пейтон воспитывали так, чтобы она «жила и думала свободно», что неплохо звучало в теории, но – как она убедилась еще в самом юном возрасте – на самом деле означало, что она должна «жить и думать свободно» в точности так, как скажет ей мать.

Куклы Барби – это для сексистов. («Посмотри на ее бессмысленный взгляд, Пейтон. Барби явно не заботит ничего, кроме ходьбы по магазинам».) Волшебные сказки – фактически, б о льшая часть детской литературы – также объявлялись сексистскими. («Посмотри, о чем нам говорят эти картинки, Пейтон: о том, что красота является единственным важным качеством женщины».) Даже фильмы Диснея оказались в стане неприятеля. («Я знаю, что мать Лизы разрешает ей смотреть «Золушку», Пейтон. Очевидно, у матери Лизы не возникает проблем с тем, чтобы внушить дочери, что женщины должны пассивно ждать мужчину, который бы привнес смысл в их пустые одинокие жизни».)

Да, у Лекс Кендалл находились причины протестовать практически против всего подряд.

Не то чтобы Пейтон не была согласна с принципами своей матери. С некоторыми она соглашалась, но лишь отчасти. Например, Пейтон была решительно настроена против людей, носящих меха. Это означало, что лично она такую одежду не носила. Но это не заставляло ее, встав посреди бутика «Гуччи» на Мичиган-авеню, расплескивать на ошарашенных покупателей красную краску из ведерка. (О да, ее мать так делала, и не единожды. Она дважды попадала за решетку за свои художественные попытки выразить протест, а это неизбежно приводило к тому, что малышке Пейтон приходилось ночевать у дедушки с бабушкой.)

И по мнению матери, она продалась. На самом деле, когда Лекс узнала, что одним из видов деятельности Пейтон в ее юридической практике будет защита в суде американских корпораций, то не разговаривала с дочерью целых две недели.

Ах… Пейтон до сих пор с тоской вспоминала те две недели. Самые спокойные триста тридцать шесть часов в ее жизни.

– Можно, я перезвоню тебе попозже, вечером, когда приду домой? – спросила она мать. – Я очень занята на работе в эти дни.

  25