— Я там не бывал, — сказал я.
— Непременно побывайте. Если, конечно, сумеете оторваться от кафе Бенници. Каждый день вы здесь, Одран. Я вижу вас из своего окна. Влюбились, да?
От смущения у меня свело живот.
— Влюбился? — переспросил я.
— В здешний кофе.
— Да.
Кардинал покивал.
— Мы выбрали нелегкую жизнь, — наконец сказал он. — А в мире существуют соблазны. Мы живые люди и порой позволяем себе вообразить, что будет, если мы им уступим. Станет ли наша жизнь лучше или разрушится.
Кардинал посмотрел на предмет моего обожания, протиравший соседний столик. Блузка выбилась из-за пояса юбки, открыв полоску смуглого тела, и меня будто пронзило током. Я запечатлел картинку, чтобы потом ею как следует насладиться.
— Как поживаете, моя дорогая? — Кардинал одарил хозяйку своей неотразимой улыбкой. Женщина опустилась на колени и поцеловала ему руку. Я видел ее алые губы, прижавшиеся к кардинальским пальцам, я видел кончик языка, выглянувший из ее рта, когда она поднялась, и изо всех сил старался не застонать.
— Хорошо, эминенция, — ответила женщина.
— Вы знакомы с моим юным ирландским другом Одраном?
— Он наш завсегдатай, — сказала женщина, не глядя на меня.
— Одран покорён. Бесстыдно сдался вашему кофе.
Женщина насмешливо вскинула бровь:
— Мы рады всем нашим гостям. Вам, эминенция, особенно.
— Однако завтра я уезжаю, — сказал кардинал. — Нынче мой последний день в Риме.
Женщина, похоже, искренне опечалилась:
— Но вы еще вернетесь?
— Непременно. Я всегда возвращаюсь в Рим. Но потом всегда уезжаю домой. И мне это, к слову, очень нравится. — Кардинал глянул на часы: — Ну, мне пора. — Он встал, жестом удержав меня на стуле. Женщина вернулась за стойку. — Если окажетесь в Венеции, Одран, обязательно дайте знать. Я люблю молодежь, а нам с вами, не сомневаюсь, есть о чем поговорить. — Из кармана сутаны патриарх вынул четки и протянул мне: — При случае помолитесь за меня, Одран. И подумайте, — добавил он, — может быть, стоит попробовать кофе в других заведениях. Вы пропустите все лучшее в Риме, если будете сидеть на одном месте. — Кардинал шагнул к выходу, но приостановился: — Помните, мой юный друг: жизнь легко описать, но нелегко прожить. — Он подмигнул. — Форстер.
А потом я стал ее сопровождать.
Обескураженный тем, что мой интерес к ней столь очевиден, я перестал бывать в кафе Бенници, однако затеял нечто гораздо рискованнее и глупее. Занятия оканчивались в пять, а в Ватикан мне было нужно только к восьми, и потому с моста Витторио Эммануэле я смотрел, как она уходит с работы, иногда по дороге домой заглядывает на рынок купить еды или полчасика отдыхает в каком-нибудь кафе, но чаще всего прямиком шагает на набережную Лунготевере-Тор-ди-Нона, где по левую руку вздымался замок Святого Ангела, затем сворачивает в улочку Виколи-делла-Кампанья и, на ходу достав ключ, скрывается в доме. Вот тогда я мог выйти из тени и постоять перед ее жилищем, дожидаясь мгновенья (случавшегося не каждый день), когда она возникнет в верхнем окне и через голову стянет блузку, на секунду показав голую спину, а потом отшагнет в таинственную глубину своей благословенной спальни.
Стоял я недолго, дабы не привлекать внимания многочисленных прохожих, затем направлялся к площади Святого Петра, переходя на другую сторону улицы, если вдруг видел отца женщины, возвращавшегося домой. Через служебный вход проникнув в Ватикан и отметившись у швейцарских гвардейцев, я вовремя поспевал взять поднос с чаем и — порой — ломтиком лимонного кекса, чтобы отнести его в папские покои, где в молитве сидел их хозяин, меня, как всегда, не замечавший. Потом я уходил в свой закуток и тоже молился — за маму, Ханну и женщину из кафе Бенници. Затем я пытался уснуть, что иногда удавалось, иногда нет.
В августе папа умер в своей летней резиденции Кастель-Гандольфо, где спасался от городской жары. Уже несколько месяцев ему нездоровилось, но состояние его резко ухудшилось, после того как «Красные бригады» похитили Альдо Моро[27], с которым он дружил с детства; это преступление вынудило его на беспрецедентное вмешательство в события: папа Павел напрямую обратился к похитителям с письмом, умоляя их о милосердии. Но к мольбам его остались глухи, и в мае тело Моро, изрешеченное пулями, обнаружили в машине на Виа-Микеланджело-Каэтани, что говорило о растущей безбоязненности «Красных бригад» и снижении папского влияния.