– Все, – выдохнула Алина, поднимаясь. – Только вот шрам, наверное, останется.
Тот, кого она лечила, привстал, изумленно осматривая собственное тело с розоватыми следами затянувшихся ран. И принялся благодарить – растерянно, сбивчиво. Алинка ответила усталой улыбкой и привалилась к моему плечу. А я, сжимая ее запястье, никак не могла набраться решимости и потребовать заработанные подругой деньги.
– Госпожа лекарка! – мы обернулись. Мужчина, уже немолодой, худющий и лысоватый, несмело и как-то жалобно, словно нищий на паперти, смотрел на Алину. – Госпожа лекарка, я вот… болит в груди сильно. И давно уже, мочи нет терпеть. А это… другие лекари уж больно дорого просют.
Подруга перевела дыхание, выпрямилась.
– Пожалуйста, подойдите ближе, я посмотрю.
Новый пациент на радостях принялся стягивать с себя рубашку, а за ним вдоль стены выстраивалась длинная очередь. Понимая, что подруга, пока хватит наших с ней общих сил, не откажет в помощи никому, я положила Алине на плечи ладони, надеясь, что Максиму не придется тащить обратно нас обеих на руках.
* * *
Возвращались под утро. Вопреки ожиданиям, и Алина, и я еще держались на ногах. Город просыпался, тишина все чаще нарушалась окриками, скрипом дверей и хлопаньем оконных створок. Воздух казался не по-осеннему сладким, а ясное небо обещало солнечный день.
На центральной площади людей было больше, чем везде – многие спешили по делам, а у ворот перед зданием управы уже собралась очередь. Равнодушно скользнув взглядом по сонной веренице людей, я побрела дальше, следом за Алиной и Максом.
– Какой, к чертям, пропуск? У меня срочное дело к воеводе!
Прохожие обернулись на окрик, очередь возмущенно ахнула. Стража на воротах сурово перекрыла вход, заступив дорогу человеку в пыльной дорожной куртке.
– Горыныч? – удивленно пробормотал Максим. Мы переглянулись и все вместе направились к воротам.
– Срочное или нет – насчет вас особых указаний не поступало, – невозмутимо произнес один из стражников.
В это время на дорожке скромного парка, окружавшего управу, появился внушительного вида мужчина в кольчуге, с тяжелым мечом в ножнах, высокий и широкоплечий, с длинными пшеничного цвета усами.
– И кто это здесь шу… – он осекся, кустистые брови сошлись на переносице. – Ты?
Мы уже подошли достаточно близко, чтобы видеть лицо Горыныча. Серо-зеленые глаза, обведенные темными кругами бессонницы, смотрели исподлобья.
– У меня срочное дело к воеводе, – упрямо повторил он.
– Да как ты посмел явиться в город, змееныш? – богатырь угрожающе упер кулаки в бока и, казалось, едва удерживался от рукоприкладства.
Арис поморщился.
– Мне еще раз повторить, для тугоумных?
От последовавшего за этой фразой удара тяжелого кулака он увернулся и отступил на пару шагов. Усач не стал за ним гоняться.
– Убирайся! Чтобы духу твоего здесь не было, понял? Я еще узнаю, кто пропустил тебя в город!..
– Леон приказал меня пропустить, – негромко ответил Арис. Похоже, ему стоило больших усилий заставить себя остаться на месте и продолжать разговор, не прибегая к кулакам или оружию.
– Врешь! – не поверил усач.
– Нет, не врет! – неожиданно крикнула Алина, и все – усатый богатырь, Арис и стоящие в очереди – обернулись к нам. Подруга отпустила руку Максима и подошла ко мне, поймав пальцами мою ладонь. Ее силы, наверное, были на исходе, придется снова поделиться, но… еще немного, и я просто свалюсь на брусчатку.
– Он, правда, не врет. Мы сами слышали, как Леон сказал, что попросит стражу пропустить его в город. Да, Жень?
– Так и было, – подтвердила я.
Неожиданное заступничество повергло светлоусого богатыря в замешательство, но пропускать Ариса ему явно не хотелось. И неизвестно, чем бы закончилось разбирательство, если б в это время к воротам не подъехал очень знакомый всадник на гнедом жеребце.
– Что здесь происходит? – спросил Леон, спрыгивая на землю.
Взгляды присутствующих красноречиво сошлись на мрачной фигуре Горыныча.
С переменным успехом борясь с усталостью, мы ждали у ворот. Усач, оказавшийся ни кем иным, как начальником городской стражи, наотрез отказался пропускать Ариса внутрь иначе как по личному приказу воеводы. Леон ушел добывать этот приказ, а мы остались.
Горыныч сторонился, словно не желал иметь с нами ничего общего, но Максим предпочел не замечать этой отчужденности.