23 
На помосте, подготовленном для театра, кружились две среброкожие девушки в одеянии из цветов, впрочем, довольно целомудренном. То и дело рядом с танцующими иллюзиями прямо из воздуха возникали пестрые бабочки – порхали и рассыпались сверкающей пылью. В другой стороне, забравшись на бочку, колдун-факир играл с огненными шарами. Пламя перескакивало на его пальцы, ползло по плечам, охватывая все тело, а молодой человек лишь улыбался, успевая посылать воздушные поцелуи стоявшим поблизости девушкам. И вот… в небе над воротами городского совета появились огромные часы. Минутная стрелка постепенно приближалась к двенадцати.
– Шампанское! Кому шампанское? – кричал кто-то неподалеку. Несмотря на то, что его напиток лишь отдаленно напоминал традиционное для праздников игристое вино, возле прилавка толпились люди и, не скупясь, платили за наполненные до краев кубки.
Бом.
Все, как один, повернулись к часам. Алина крепче сжала мои пальцы, и мы стали ближе. Плечом к плечу.
Бом. Бом.
Золотистый дракон, оставляя искристый след, пролетел высоко над площадью.
Бом. Бом. Бом.
Дракона сменили запряженные оленями сани.
Бом.
На театральном помосте выжидательно замерли Дед Мороз и Снегурочка, такие знакомые, словно списанные с какой-то старой почтовой открытки.
Бом.
Над зданием городской управы взметнулось пламя – невероятно высокое, алое.
Бом.
Огонь разгорался, пожирая строение, полностью скрыв стены и крышу. Мимо опешивших людей к воротам подбежали с десяток колдунов. Стража была сметена снежным вихрем. Иллюзии на подмостках и в небе растаяли, но сквозь нарастающий гул еще можно было расслышать последние удары часов:
Бом. Бом. Бом.
Наступил Новый Год.
Толпа качнулась от ворот. Нас едва не вжало в ограду, но, к счастью, между мной и решеткой, оказался еще кто-то – очень полный и мягкий. Отовсюду слышался треск и грохот, пламя над зданием совета гудело. Осмелев, люди снова потянулись к воротам.
Дышать стало легче. Выбираться, надо срочно выбираться, пока не случилось еще что-нибудь. Выбираться…
Сжимая запястье подруги, я проталкивалась сквозь толпу. Мне тоже было интересно, что же происходит там, возле горящего здания, но если нас в этой давке размажут о брусчатку… Ну уж нет!
Кто-то крикнул: «Разойдись!» Чтоб его!.. Толпа вновь торопливо задвигалась, и чтобы нас с Алиной опять не прижали к какой-нибудь стене, я потащила подругу к центру площади. Там как раз образовался проход – группа людей пробиралась к управе.
– Разойдись! – сочный бас, казалось, перекрыл все звуки, и люди смолкли.
Я сделала еще несколько шагов, бесцеремонно отпихнув стоявших впереди людей. Еще трое частично закрывали обзор, но не помешали мне увидеть городскую стражу, остановившуюся посреди освобожденного людьми пятачка. Перед ними – подозрительно знакомая фигура в сером плаще.
– Леон! – прошептала подруга.
Он стоял почти спиной к нам: сосредоточенный, неподвижный, с оголенным мечом. Только полы плаща слабо колыхались от ветра. Навстречу ему из распахнутых ворот вышли с десяток человек, и, похоже, все из наших. Пришельцы то есть. На их лицах читались уверенность и самодовольство. При мысли, что каждый из них сможет воспользоваться своим даром, становилось неуютно, ведь кто знал, может первой прихотью бунтовщиков станет превратить всех жителей города в ледяные скульптуры? Просто так, чтобы под ногами не мешались. Рядом кто-то горестно вздохнул:
– А договора-то сгорели… Что ж теперь будет?..
Действительно, что? Я вспомнила молодого факира, хваставшего сегодня своим искусством. Что если ему вдруг захочется сжечь город? Или не город, а дом соседа, который, скажем, невесту у него увел?
Колдуны расступились, выпустив вперед человека невысокого, с круглым лицом. Он ничем не выделялся внешне, и даже одет был, как местный – в полотняные штаны, сапоги на меху и тулуп, в распахнутом вороте которого виднелась простая рубаха. Незнакомец, вежливо наклонив голову, улыбнулся и произнес:
– Доброй ночи, уважаемый Леопольд Алексеевич, – что-то знакомое было в этом имени, но к кому обращались – непонятно. – Прошу прощения за недобрые вести в сей праздничный вечер, но ваш отец… – горестный вздох, сожаление, похожее на гримасу плохо скрытой радости. – Воевода погиб при пожаре.
– Ложь, – спокойно ответил Леон. Пожалуй, даже слишком спокойно. – Мне известно, что воевода жив, – короткая пауза. – Кто вы? Что вам понадобилось в Раславе? И с какой целью вы подбили мирных жителей на бунт?
23 
