– Хорошо поработали, – пробормотала я. Мы с Алиной так толком и не отдохнули из-за спешной уборки и готовки.
– Хорошо, – согласился Леон. – Кажется, угодили.
– Это так важно?
– Да, – сын воеводы вздохнул, поглядел на тронутое позолотой заката небо. – Зато теперь с нас не потребуют плату за ночлег: мы его вроде как отработали.
– Мы на год вперед отработали! – моему возмущению не было предела. – И вообще: что бы он потребовал? Деньги? Драгоценности?
– А меч? – подсказала Алина. – И у Ариса наверняка оружие есть, да?
– Меч здешним жителям не нужен, – усмехнулся Леон.
– Тогда что? У нас больше ничего нет.
– Да разве? – подал голос Горыныч. – Руки-ноги на месте, а ты говоришь – ничего…
Мы с Алиной переглянулись.
– Ты шутишь? – переспросила подруга.
Он хмыкнул и не ответил.
– Я слышал рассказы о том, как люди за возможность пройти в сердце леса глаз отдавали, – произнес задумчиво Леон. – Но, может быть, это лишь сказки.
Солнце опускалось за лес. Его лучи снопами рыжего света пробивались сквозь сплетение ветвей, яркие блики плавали в воде, словно расплавленное золото.
– Ну что, не передумали идти?
Бородатый мужичок, неслышно подкравшись, стоял позади нас и улыбался, щуря и без того маленькие глазки.
– Не передумали, – ответил Арис, поднимаясь.
– Ну тогда идемте. Идемте… – и бородач слегка подпрыгивающей походкой пошел вдоль реки, предоставив нам следовать за ним.
Прибрежные деревца и кустарник быстро скрыли от нас домик, где мы оставили свои вещи и куда собирались еще вернуться. На другом берегу лес стоял сплошной стеной, но внезапно там открылась прогалина, за которой как будто начиналась тропа. Мужичок остановился, махнул рукой:
– Туда.
– Вплавь? – шепотом спросила Алина.
– Зачем же вам, красны девицы да добры молодцы, одежку-то мочить? – бородач усмехнулся и щелкнул пальцами.
Сперва прямо под его ладонью появилась оскаленная песья морда, вырезанная из дерева и насаженная на гладко выструганное бревно. Рядом, чуть в сторонке, показался такой же столб, и от берега над водой протянулся неширокий бревенчатый мостик. Тонкие поручни из лозы начинались от украшенных деревянными мордами столбов.
– По мосту перейдете – дальше будет тропинка. Идите по ней, не сворачивайте, прямо к озеру и выйдете.
На этот раз Горыныч пошел первым. Я – следом. Рука машинально потянулась к поручню, но деревянная морда вдруг клацнула зубами, едва не ухватив меня за пальцы. Бородатый мужичок пригрозил злюке пальцем и посоветовал:
– Если можешь не тронуть – лучше не тронь, если можешь не сказать – лучше не скажи, – и вряд ли этот совет был адресован ожившей деревяшке.
Тропинка вильнула. В воздухе все больше чувствовалась сырость, а лягушачий хор стал громче. В траве то и дело мелькали огоньки – не голубые, а теплые, желтые. Яркие точки расползались от тропинки и спешили спрятаться под лопухами или в кустах. И вот деревья расступились, закатное небо отразилось в небольшом, окруженном лесом озере. На его берегах – кто прячась в тени, кто болтая ногами в воде – собрались исконные жители этого мира. Дочери леса в платьях из листвы, двое водяных: один старик с бородой до колен, другой совсем еще молодой, только слегка располневший от малоподвижной жизни. Маленькая страшненькая тетка с длинным носом, тоненькими, как веточки, руками и ногами, одетая в буро-зеленые лохмотья – так изображают кикимор в детских книжках. Низенькие мохнатые лесовички с желтыми, как у филинов, глазами. Русалки… Да, молва не даром молвилась, они и правда были прекрасны: три юные девы со светло-русыми волосами, наполовину скрывающими безукоризненное нагое тело, и ангельскими лицами, на которых читалось невинное любопытство.
Неширокая коса выходила почти до середины озера и заканчивалась круглым островком. Вот туда-то и привела нас тропинка. Мы остановились под взглядами множества глаз, держась за руки.
– Доброй ночи всему честному народу, – громко произнес Леон и поклонился. Мы последовали его примеру.
– Доброй ночи! Доброй ночи! – послышалось отовсюду, в разнобой и на разные голоса. Лягушки заквакали, словно засмеялись. А потом кто-то сказал, и остальные подхватили: – Тише! Тише!.. Тише…
И смолкли.
Прямо напротив нас на берегу возвышалось огромное дерево с неохватным стволом, узловатыми могучими ветвями и густой кроной, в которой мерцали мелкие блестки светлячков. В последних лучах заходящего солнца на его коре проступили очертания человеческого тела, и на траву шагнул мужчина – плечистый, бородатый, в простых полотняных штанах, рубахе да меховой безрукавке. Подошел к воде и сел, скрестив ноги.