17 
На следующее утро я пять часов проговорила по телефону со страховой компанией. Наш полис не покрывает вызовов «скорой помощи», однако из той больницы во Флориде пациента в кокситной повязке на другом транспорте не выпустили бы. Замкнутый круг, да, но понимала это только я, а потому наш разговор напоминал театр абсурда.
— Позвольте уточнить, — сказала я уже четвертому начальнику за день, — вы говорите, что я не обязана была вызывать «скорую», и, следовательно, страховка вызов не покроет?
— Совершенно верно, мэм.
Ты в это время лежала на диване и разрисовывала гипс фломастерами, голову тебе подпирала груда подушек.
— А что мне, по-вашему, оставалось делать?
— Судя по всему, вы могли оставить пациента в больнице.
— Но вы же понимаете, что гипс снимут только через несколько месяцев. Вы предлагаете мне все это время держать дочь в больнице?
— Нет, мэм. До тех пор, пока не подыщете альтернативный вид транспорта.
— Но единственный транспорт, на котором можно покинуть здание больницы, это карета «скорой помощи»! Такие у них правила! — Твоя нога уже напоминала фруктовый леденец. — Ваша страховка покроет дополнительное время в больнице?
— Нет, мэм. Максимальная продолжительность госпитализации при подобных травмах…
— Да, я знаю, — вздохнула я.
— Мне кажется, — язвительно заметил страховщик, — что, если выбирать между оплатой лишних ночей в больнице и несанкционированным вызовом «скорой», вам жаловаться не на что.
Лицо у меня вспыхнуло.
— А мне кажется, что вы — полный мудак! — выкрикнула я и швырнула трубку на рычаг. Обернувшись, я увидела, что фломастер готов в любой момент выпасть у тебя из руки в опасной близости от диванной подушки. Изогнутая кренделем, ты лежала неподвижной нижней частью вперед, а голову запрокидывала через плечо, чтобы смотреть в окно.
— Ругательная банка… — пробормотала ты. Ты завела специальную консервную банку, обклеенную радужной бумагой, куда Шон бросал по четвертаку за каждое свое ругательство. Только за этот месяц ты накопила сорок два доллара: считала всю дорогу из Флориды. Я достала монету и кинула в прорезь, но ты на меня не смотрела — твое внимание было приковано к замерзшему озерцу. По его поверхности разъезжала на коньках Амелия.
Твоя сестра каталась на коньках лет с… ну, примерно с твоего возраста. Они с Эммой, дочкой Пайпер, дважды в неделю ходили на тренировки, а больше всего на свете тебе хотелось подражать старшей сестре. Но так вышло, что тебе не суждено было никогда — никогда в жизни — попробовать себя в конькобежном спорте. Однажды ты сломала руку, просто притворяясь, что катаешься в носках по кухонному линолеуму.
— С такими языками, как у нас с папой, ты скоро соберешь достаточно денег, чтобы купить билет на самолет и убраться отсюда подальше, — пошутила я, пытаясь тебя отвлечь. — Куда ты, интересно, полетишь? В Лас-Вегас?
Ты оторвалась от окна и взглянула на меня.
— Это было бы глупо, — сказала ты. — Я не смогу играть в блэк-джек, пока мне не исполнится двадцать один год.
А Шон тебя, между тем, уже научил — ив «сердца», и в техасский покер, и в пятикарточный стад. Я была в ужасе, пока не осознала, как скучно тебе резаться в «дурака» часами напролет.
— Тогда, наверное, куда-нибудь в Карибский бассейн?
Как будто ты когда-нибудь сможешь свободно перемещаться по миру. Как будто ты когда-нибудь сможешь поехать на каникулы, не вспоминая о нашей поездке в Диснейленд.
— Вообще-то я думала купить книжек. Доктора Зюсса, например.
Ты уже читала школьную программу шестого класса, пока твои одногодки учили алфавит. Это одно из немногих преимуществ ОП: обездвиженная, ты могла целыми днями корпеть над книгами или лазить в Интернете. Когда Амелия хотела тебе досадить, она обзывала тебя Википедией.
— Доктора Зюсса? Правда?
— Не для себя, конечно. Я хочу отослать их в ту больницу во Флориде. Там совершенно нечего читать! Одни загадки типа «Найди десять отличий». А на пятый-шестой раз разгадывать их становится скучно.
Я буквально потеряла дар речи. Мне хотелось одного: забыть эту идиотскую больницу как страшный сон, наложить проклятие на страховую компанию, с которой нам пришлось сражаться, выкинуть на свалку истории корсет, в котором тебе придется прожить четыре адских месяца. И вот — только посмотрите на нее, маленькую девочку, и не думавшую себя жалеть… У тебя было право жалеть себя, но ты не пользовалась этой возможностью. Порой мне даже казалось, что на тебя, катящуюся в инвалидном кресле или ковыляющую на костылях, глазеют не из-за «ограниченных возможностей», а из-за тех безграничных возможностей, которыми ты была наделена, а окружающие — нет.
17 
