169 
Ересь монофелитов является продолжением или видоизменением ереси монофизитов.
Император Ираклий понимал, какое зло государству приносит религиозное разделение, возникшее после IV Вселенского собора, и потому прилагал усилия для преодоления раскола. В 20-х гг. VII в., во время похода на персов, Ираклий встретился и долго беседовал с патриархом сирийских монофизитов Афанасием. Тот подал императору мысль, что раскол, возможно, будет преодолен, если православные, не отказываясь от догмата о двух естествах, признают в Иисусе Христе одну волю. (Вопрос об одной или двух волях в Христе был еще не раскрыт церковью, однако, признавая в Христе два естества — божеское и человеческое, православные должны были видеть в Нем две воли.)
Ираклию предложенный компромисс показался хорошей основой для прекращения церковной смуты. В 630 г. он признал Афанасия законным патриархом Антиохии, а александрийскому патриарху Киру велел войти в сношения с египетскими монофизитами. В 633 г., после долгих переговоров с ними, Кир издал девять согласительных членов, в одном из которых высказывалось учение о единой воле в Христе. Умеренные монофизиты признали эти члены и вступили в общение с Киром.
Однако православное духовенство в большинстве своем не пожелало принимать вероисповедание Кира, указывая на то, что учение о единоволии — оно подучило название монофелитства (единоволия) — есть, в сущности, прикрытое монофизитство. (Сторонники соглашения 633 г. настаивали на том, что они не уклоняются от исповедания веры IV собора. И действительно, божественное и человеческое начала в Христе они ясно различали, а единство воли относили не к «естеству», а к «ипостаси». Однако эти оговорки не спасали их от уклонения в монофизитство, которое при таком подходе оказывалось неизбежным: приходилось признавать, что божественная воля главенствовала над человеческой, что Христос был «богодвижным» и все человеческое в Нем оставалось пассивно. Другими словами, Христос, если признавалось в Нем единство воли, не имел подлинной свободы и своеобразие человеческого не оттенялось в Нем с достаточной силой.) Одним из первых против монофелитов выступил иерусалимский патриарх Софроний. Но в 637 г. Иерусалим был захвачен арабами и оторван от общецерковной жизни. В 638 г. Ираклий издал так называемое «Изложение веры», в котором признавалось православное учение о двух естествах Христа, но вместе с тем проводилось монофелитское положение о наличии у Него только одной воли. «Изложение» на несколько десятилетий стало официальным вероопределением Константинопольской церкви.
Как раз в это время имя преподобного Максима сделалось широко известным среди защитников православной веры. Еще в 633 г. — сразу после появления «Девяти членов» Кира — он отъехал из охваченного ересью Константинополя, некоторое время пробыл на Крите, затем перебрался в Египет и, наконец, оказался в Карфагене, где жил в 640–646 гг. Тут он стал признанным главой всего православного движения. По свидетельству его жития, все население не только Африки, но и близлежащих островов «почитали Максима, как своего наставника и вождя». Он много путешествовал по стране, вступал в сношения с епископами и вел обширную переписку. В его трудах православное учение о «двух волениях» Христа получило свое классическое изложение. Монофелитство подняло новый для христианской церкви догматический вопрос — вопрос о человеческой воле и ее соотношении с волей божественной. Эта проблема еще никогда не ставилась богословием с такой определенностью, и готового решения ее не было. Вся полемика Максима с монофелитами сводилась, строго говоря, к разъяснению, что воля есть необходимый элемент человеческой природы, что без воли и свободы человеческая природа будет неподлинна и неполна. Его богословскую систему легче всего понять, исходя из идеи откровения, с которым он связывал творение мира. Миротворчество, по Максиму, процесс длительный, имеющий протяженность как во времени, так и в пространстве. Бог Слово совершенствует, преображает мир, постепенно проявляя Себя в нем. Сначала возникает мир духовный и ангельский. Потом приходит очередь мира физического, который есть, таким образом, закономерное продолжение духовного, как духовный — продолжение божественного. При таком понимании миротворения, четких границ между божественным и духовным, духовным и материальным нет и не может быть. Максим писал, что вещественный мир есть некое таинственное «уплотнение», «сгущение» духовного мира. Поэтому все тварное в своих глубинах духовно Чувственный мир это не преходящий призрак духовного, не распад и не умаление бытия. Напротив, он отражает его истинную полноту и цельность. Само разделение на «материальное» и «духовное» в известной мере условно, так как в своей сущности мир един и один. «Ибо весь умопостигаемый мир таинственно и символически отображается в чувственном. И чувственный мир своими основаниями всецело содержится в умопостигаемом». Смыкание духовного и материального миров с наибольшей полнотой произошло в человеке. Принадлежа в равной мере им обоим, человек являет собой символ всего сотворенного космоса, и в то же время он есть образ Божий. В нем таинственно сосредоточены все энергии, открывающиеся в мире, как материальные, так и божественные. Цель и назначение человека в том, чтобы обнять в своем сознании все планы бытия и через себя соединить их с Богом. Мир достигнет совершенства только тогда, когда Бог будет во всем, и все станет причастно Ему, для чего Бог Слово должен восприять всю полноту тварного естества. Это изначально задуманное соединение, это восприятие должно было совершиться в чуде Боговоплощения, вочеловечивания Бога. Господь для того и открывается миру в своем откровении (созидает его), чтобы стать под конец человеком и через осуществление подлинной согласованности космических сил обратить весь мир в целостный и единый организм. Так что по самому устроению своему человек призван был к обожению, именно в нем через Воплощенное Слово должно было совершиться освящение и обожение всего сотворенного.
169 
