Если бы он не увидел ее сегодня, то провел бы очередную бессонную ночь, полную тягостных раздумий и смутного томления.
Он и сам понимал, что это непростительная слабость. Хуже всего, враги не преминут воспользоваться его слабостью в своих гнусных целях. Очень скоро им станет известно о его романе с Женевьевой. А быть может, уже известно. Ведь Деревокс видел их вместе в Карлтон-Хаус. Бенедикт должен побороть эту свою слабость и перестать думать о Женевьеве. Забыть о ней как можно скорее. В конце концов, и он, и она от этого только выиграют.
Но когда Женевьева вошла в комнату и Бенедикт взглянул на нее, он понял, что сделать это будет не так-то просто. Она шла ему навстречу со свойственной ей грациозностью, поправляя повязку на руке. Даже это обыденное на первый взгляд движение показалось прекрасным и соблазнительным. Она подошла к нему, взяла за руки и нежно их сжала:
— Как хорошо, что вы пришли, Бенедикт! Вы не можете себе представить, как я рада вас видеть.
Ее сверкающие от восторга глаза были в эту минуту особенно прекрасны. Нет, он не должен поддаваться ее чарам! Бенедикт закрыл глаза, чтобы справиться с наваждением. Женевьева была лишена хитрости и порочности женщин, которых ему доводилось встречать в высшем свете. Она всегда говорила то, что думала. Ей и в голову не приходило изворачиваться и лгать. Поначалу Бенедикта смущала и даже шокировала ее искренность. Но потом он начал находить в этой черте особую прелесть.
Он открыл глаза и улыбнулся:
— Когда мы разговаривали с вами в прошлый раз, вы что-то говорили о моих покойных родителях.
Веселое восторженное выражение ушло из глаз Женевьевы, уступив место разочарованию.
— Значит, вы пришли сюда только для того, чтобы поговорить о смерти родителей?
«Она неисправима, — подумал Бенедикт, — просто неисправима!»
— Вы прекрасно знаете, что это не так.
Он не понимал, зачем сказал это. Стоило ему увидеть Женевьеву, как сердце наполнилось радостью и восторгом. Раньше шутливое и радостное настроение было ему совершенно не свойственно. Впрочем, сейчас такое настроение овладевало им только в присутствии Женевьевы.
— Если хотите, мы можем начать с этого, — игриво предложил он.
— Начать что? — засмеялась Женевьева. Ее глаза опять заблестели от восторга.
От ее игривого тона у Бенедикта перехватило дыхание, и он непроизвольно нахмурился:
— Женевьева! Вы опять начинаете?
— Простите, Бенедикт. Просто я очень рада… видеть вас здесь… у себя.
Он нежно, но настойчиво высвободил свои руки.
— В вашем присутствии мужчинам очень сложно держать себя в руках, — сказал он с нарочитой укоризной.
— Может быть, потому, что я не хочу, чтобы вы держали себя в руках? Но будьте уверены, к другим мужчинам это не относится.
— Да, конечно, не относится. Я не имел в виду ничего такого. Простите меня. Думаю, Уильям обрадовался бы, узнав, что его слова произвели на меня должный эффект.
Он сразу же пожалел о том, что не смог сдержать свое раздражение. Улыбка сошла с лица Женевьевы, а во взгляде появились тревога и грусть.
— Слова? Что он вам обо мне наговорил? — спросила Женевьева. — Наверняка какие-то гадости. — Она старалась говорить непринужденно. Но во взгляде сквозило напряжение.
— Ничего особенного, — нетерпеливо махнув рукой, проговорил Бенедикт. — Прошу вас, не беспокойтесь. — В эту минуту он злился не только на Уильяма, но и на самого себя. Ведь сейчас он ведет себя как ревнивый юнец. Какое ему дело до любовников Женевьевы, даже если они действительно существовали?
— Кстати, что вам сказал доктор Макнейл? Вам уже лучше? — Бенедикт поспешил перевести разговор на другую тему.
— Доктор Макнейл говорит, что рука идет на поправку, — равнодушно глядя на Бенедикта, ответила Женевьева.
Сейчас у нее не было желания обсуждать с ним визит врача. Она понимала, что он задал этот вопрос просто из вежливости. На самом деле его это совершенно не интересовало. Женевьева почувствовала отчуждение, возникшее между ними после того, как он поговорил с Форстером. До этого Бенедикт смотрел на нее с нежностью и трепетом, искренне беспокоился о ее руке. Теперь все переменилось. Она его не узнавала.
— Бенедикт, Уильям… — начала она.
— У меня нет желания обсуждать с вами этого человека, — резко оборвал ее Бенедикт. — Уильям неинтересный, скучный человек.