54 
— Будьте покойны, не останется, — сквозь зубы процедил он.
— Тогда давайте прекратим наши отношения прямо сейчас. Вы можете уйти. Давайте расстанемся по-хорошему, без ссор и скандалов.
— Я не понимаю, что все это значит? Вы что, меня прогоняете?
Женевьева вздохнула. Она с трудом сдерживала растущее раздражение. Хотелось, чтобы он ушел как можно скорее. Становилось все труднее скрывать от него обиду и всеми силами сохранять чувство собственного достоинства. Она боялась не сдержать эмоций, иначе Бенедикт поймет, что его равнодушие причиняет ей душевную боль. Сердце разрывалось от самых разнообразных чувств. Ненависти к Уильяму Форстеру и обиды на Бенедикта.
Она знала, что Уильям мстительный и жестокий человек, ему нравится причинять боль и страдания. Сегодняшний его поступок не удивил ее и не обидел. Но Бенедикт… Почему он поверил Уильяму? Он же говорил, что презирает его. А женщине, которая вызывала у него симпатию, не желает верить. Ведь он испытывает к ней влечение. Она это чувствовала.
— Я только хотела сказать, что мы должны вести себя вежливо и доброжелательно по отношению друг к другу, когда будем свидетелями на свадьбе наших общих друзей. Ничего больше.
— В данный момент мне очень сложно вести себя вежливо по отношению к вам.
Его черные глаза блеснули.
— Понимаю. Но, может быть, к тому времени, как мы будем свидетелями на свадьбе наших общих друзей…
— О чем вы говорите, Женевьева? Целых два дня я безуспешно боролся со снедающим меня вожделением по отношению к вам, и вот…
— Неужели? — язвительно улыбнулась она.
— Да. Я борюсь со своим вожделением по отношению к вам уже целых две недели, но безуспешно.
У Женевьевы перехватило дыхание. Неужели он не появлялся, потому что силился побороть свое желание по отношению к ней? Неужели это правда?
Она окинула его взглядом. В очередной раз она поняла, насколько он красив. Его черные глаза были прекрасны и загадочны. Чувственные губы красиво очерчены. Аристократической формы руки и стройные бедра. Широкие мускулистые плечи приводили ее в восторг. Все в нем было прекрасно. Даже жилка, пульсирующая на шее, когда он начинал нервничать.
Раздражение и обида постепенно проходили.
— Если это действительно правда… — заговорила она.
— Да, это правда.
— Тогда о чем мы вообще спорим?
Действительно, о чем вообще разговор?
Бенедикт понимал, что должен противиться влечению к этой женщине, просто обязан ее забыть, выбросить из головы все мысли о ней. Женевьева разбудила в нем давно забытые чувства, которые он похоронил десять лет назад со своими родителями. После встречи с Женевьевой сердце начало постепенно оттаивать. Он не желал этого признавать, но отрицать очевидное было бы глупо.
Женевьева заразила его своим оптимизмом. Впрочем, когда-то Бенедикт сам был таким же жизнерадостным и веселым. У него было все, о чем только можно мечтать. Все девушки влюблялись в него, родители обожали его и гордились им. Он был молод и полон сил. Радовался каждому новому дню. Тогда еще в нем не было свойственного теперь цинизма и безжалостности.
Поэтому он боролся со своим вожделением по отношению к Женевьеве. Смеялся над ее наивностью и жизнерадостностью. Она считала всех людей хорошими, приписывала им положительные качества, которых в действительности у них не было. И это было ему неприятно. Только теперь, поразмыслив, он понял почему. Только одного человека она не считала хорошим и не заблуждалась насчет его. Уильям Форстер. Судя по всему, неприязнь была обоюдной.
Почему доверчивая Женевьева относилась к своему пасынку с такой неприязнью? Может быть, он не любил Женевьеву и не желал нужным это скрывать? Возможно.
Почему он с такой неприязнью относился к ней? Может быть, ему не хотелось, чтобы его отец женился во второй раз? Ведь Женевьева могла родить ребенка, и в этом случае Уильям мог бы лишиться наследства, даже титула, поэтому его отношение к Женевьеве было вполне объяснимо.
А вот в собственных чувствах по отношению к ней он разобраться не мог. С одной стороны, Бенедикт хотел забыть Женевьеву. С другой — она неудержимо влекла его, и он ничего не мог с этим поделать.
— Я тоже не понимаю, о чем мы спорим, — улыбнувшись, проговорил Бенедикт.
По его тону Женевьева поняла, что он больше на нее не сердится. Все обиды и недомолвки отступили. Но когда она внимательно на него посмотрела, поняла, что это не так. На его обычно непроницаемом лице застыло выражение раздражения и злости. Отчаяние захлестнуло ее. Неужели слова о примирении оказались ложью? Мужчины никогда не смотрят так на женщин, которых любят. Но потом появилось выражение покорности и смирения, и она успокоилась. Похоже, Бенедикт наконец-то пришел к миру с самим собой.
54 
