Особенно,... 
58 
— Не могли бы вы откинуть одеяло и показать мне свое прекрасное тело, любовь моя? — ласково попросил Бенедикт.
Она игриво улыбнулась. В отличие от нее, собственное обнаженное тело нисколько его не смущало, и он смотрел на нее весело и немного дерзко. Лежат совсем рядом, так близко, что Женевьева чувствовала тепло его тела и слышала его дыхание.
— Нет, это невозможно! Днем? Когда солнце светит так ярко? — засмущалась она. — Я стесняюсь предстать перед мужчиной обнаженной при свете дня.
— Вам нечего стесняться. — Бенедикт нежно погладил ее по лицу. — Вы очень красивая женщина, Женевьева. Еще никогда я не видел таких красавиц.
С этими словами он нежно поцеловал ее в шею. Его жаркое дыхание обожгло ее. Губы его были мягкими и шелковистыми. Ей очень нравились эти нежные поцелуи, просто приводили в восторг.
— Вы действительно считаете меня красивой? — спросила она. — Не обманываете?
— Каждая часть вашего тела прекрасна, — искренне ответил он. — Вы — само совершенство. Почему вы отказываете мне в удовольствии лицезреть вашу наготу?
Сердце Женевьевы радостно забилось. Она была очень благодарна ему за эти нежные, ласковые комплименты. Благодаря ему ее страхи растаяли и казались теперь глупыми и смешными.
— Может быть, стоит прекратить ненужные разговоры и перейти к более приятной части? — лукаво улыбнувшись, предложила она.
— К более приятной части? И что же мы будем делать? — спросил Бенедикт, продолжая целовать ее молочную бархатистую шею.
— Прекратите дразнить меня и поцелуйте по-настоящему. Я же знаю, что вы этого хотите.
— Знаете?
Бенедикту нравилось дразнить Женевьеву легкими, невесомыми поцелуями. Обычно женщины с многолетним опытом сексуальных отношений вели себя в постели более раскованно и ничего не стыдились. Думали только о том, чтобы поскорее получить удовольствие, и нисколько этого не скрывали. Женевьева же, несмотря на многолетний брак, была стыдлива, словно девственница. Совсем не похожа на развратниц, с которыми до этого ему приходилось иметь дело. Какое это, должно быть, блаженство — заниматься любовью с такой женщиной. Он чувствовал, что в глубине ее натуры таится неукротимый темперамент. Его задача разбудить в ней настоящую страсть, и он с радостью это сделает.
Бенедикт прижал ее к себе и поцеловал долгим, страстным поцелуем. В эту минуту для него не существовало ничего, кроме ее мягких податливых губ. Но странное дело — всякий раз, целуя или обнимая Женевьеву, он ощущал ее скованность и напряжение, она начинала нервничать. Спустя мгновение это проходило, и она отвечала на поцелуи. Почему так?
Женевьеву переполняло невероятное блаженство. Она гладила его шелковистые черные кудри, его твердая мускулистая грудь терлась о ее грудь, и это доставляло неземное наслаждение. Она испытывала к этому мужчине всепоглощающую нежность и доверие. Губы их опять слились в поцелуе. Тепло его губ, жаркое дыхание… Ничего другого для нее в эту минуту не существовало.
Его теплые руки блуждали по ее обнаженному телу. Ласкали живот, бедра и груди. Он нежно сжал ее сосок. Уже знакомая теплая волна прошла по телу и сосредоточилась в низу живота. Женевьева ощутила невыразимое желание, казалось, еще немного, и она просто не выдержит.
Бенедикт знал, чего она хочет, будто прочел ее мысли. Коснулся рукой ее лона и принялся нежно поглаживать. От этого прикосновения по ее телу разлилось сладостное тепло. Он продолжал нежные движения. Еще никогда в жизни Женевьева не испытывала ничего подобного. Даже предположить не могла, что так бывает. Бенедикт осторожно ввел в увлажнившееся лоно палец, и она сладострастно застонала, когда он ритмично двигал им внутри ее.
Удовольствие было настолько сильным, что причиняло ей почти физическую боль. Наконец Женевьева почувствовала сладостную пульсацию оргазма.
— Вы такая красивая, Женевьева. — Бенедикт покрывал ее бесчисленными поцелуями. — И такая страстная!
Он взял губами ее сосок и принялся нежно посасывать, чтобы продлить ей удовольствие. Она прикрыла глаза, бедра продолжали ритмично сокращаться.
— Вы очень красивая, — повторил он.
Он опустился ниже и принялся покрывать поцелуями ее живот и бедра, а потом вдруг коснулся языком сокровенной плоти.
— Бенедикт! — вскрикнула от неожиданности Женевьева.
— Тише, любовь моя, — проговорил он.
58 
