66 
Да, кстати, фехтовала она этой штуковиной довольно сносно, но однообразно. Чувствовалось отсутствие ежедневной практики и партизанской школы выживания. Прелестница наша явно начала уставать. Грудь и плечи покрылись бисеринками пота, а трезубец в изящных ручках нервно подрагивал, бесцельно протыкая воздух и совершая всё больше и больше лишних движений. Я демонстративно упёр левую руку в бок, лениво парируя шашкой все удары и выпады.
– Стойте, месье Давидофф! – предчувствуя проигрыш по очкам, вскричала мадемуазель Шарлотта, жестом останавливая поединок. – Так у нас дальше не пойдёт, я – слабая женщина, вы – сильный и, несомненно, благородный мужчина. Раз уж судьба развела нас по разные стороны баррикады, давайте хотя бы попытаемся уравнять шансы.
– Вы предлагаете мне тоже навертеть на причинное место ремешки и цепочки?
– О, это было бы достойно внимания, но, увы – лишних комплектов нет. – Она вновь шаловливо качнулась на окончательно разомлевшем Бедряге, который по ходу поединка едва не умер от экстаза. Конечно, каждому приятно, когда на тебе вдохновенно скачет утончённая французская женщина в панталончиках с заклёпками и разрезами, где повезёт… – Моё предложение – вы даёте мне ровно минуту отдыха, и мы продолжаем честный бой, а ставкой поединка будет жизнь вашего никчёмного друга!
– Не такой уж он и никчёмный! Бедряга, знаете ли, очень полезный в определённом смысле вахмистр и…
– Всего одна минута. По рукам?
Она могла бы и не спрашивать. Русский офицер не способен отказать даме, даже заведомо зная, что, скорее всего, его где-нибудь да обманут. Я молча кивнул. Она передала мне свой трезубец в знак «доверия и добрых намерений», взамен попросив ненадолго отвернуться. Бедряга, заподозрив неладное, быстренько пришёл в себя, суетливо мыча и дёргаясь. Но поздно. Теперь ты, друг сердешный, всего лишь заслуженный приз победителю…
Честно отвернувшись, я сунул шашку в ножны и закрыл глаза. Тут же внутреннему взору моему явился бледный от гнева царь Пётр и, яростно плюясь, покрутил пальцем у виска. Слов я не разобрал, но общий смысл гримасы намекал на некое недовольство государя моей недогадливостью. Желая исправить положение, я счёл, что оговорённая минута уж точно прошла, и резко обернулся. А потом сразу резко сел… потому что…
На месте прелестной мадемуазель Шарлотты похабно изгибалось ужасающее чудовище! Тело осьминога, две болтающихся старушечьих груди, покатые плечи с двумя щупальцеподобными руками и уродливая голова на толстой шее с выпученными венами…
– Ссдавайсся, Денисс Вассильевич, – присвистывая, прошипело оно. – Я – ссмерть твоя на мессте!
– Мадмуазель, – с трудом выдавил я, – ну нельзя же, право, на всё столь остро реагировать! Придите в себя, и, слово партизана, мы вернём вас на родину.
– Глупецс… Ты умрёшь, и он умрёт, и вссе, вссе, вссе… Никто не в ссосстоянии противитьсся моей мощи! Иди ссюда!
– Буду кричать, – на всякий случай предупредил я, разворачиваясь, дабы дать дёру, но противные розовые щупальца сдавили мои рёбра, легко поймав на середине пути.
– Сславная охота на гуссара!
От таких тисков у меня перехватило дыхание, преобразованная (в худшую сторону!) Шарлотта де Блэр притянула меня к себе, дыша неочищенным смрадом прямо в лицо. Под нами трепыхался практически раздавленный «двойными» обстоятельствами Бедряга.
– Ты мне нравилсся, ссладкий… Я выссоссу из тебя не вссё, чтобы ты мог рассказывать о моём милоссердии… в ссумассшедшем доме!
При звуках её крякающе-булькающего хохота мне удалось-таки левой рукой подтянуть кабардинскую шашку и полоснуть по ненавистным щупальцам. Увы, испытанная сталь пружинисто отскакивала в сторону, не оставляя на розовой коже даже малейших царапинок. Я начал мысленно прощаться со всеми, кого помнил…
От душеспасительных мыслей меня отвлекло чавканье Бедряги: вахмистр отважно дожёвывал красный шарик, избавляясь от надоевшего кляпа.
– Держись, отец родной, не выдай!
– Какой я тебе отец, козёл похотливый?! – для острастки рявкнул я, хотя в душе был польщён чрезвычайно. – Вот пропадём из-за тебя оба, будешь знать!
– Вссё, вссё, наговорилиссь… – прошипела мерзавка и, развернув меня горизонтально, пошире распахнула зубастую пасть.
– Не сметь есть моего командира! – тонко взвыл бесполезный вахмистр и, отчаянно изогнув шею, храбро плюнул в чудовище. Тварь дёрнулась, как от ожога!
– Ага, не нравится, – сообразил я, лихорадочно припоминая гримасы Петра. – Из русского партизана фигу что высосешь! Уж не сочтите за грубость, мадмуазель Шарлотта, а только плевать мы на вас хотели!
66 
